Третий Георг - Виктория Холт Страница 25

Наступили самые счастливые дни в жизни Шарлотты. Георг нашел, что она очень дружелюбна, всей душой стремилась узнать все новое; Шарлотта могла говорить только по-немецки и по-французски, и это с одной стороны отдаляло ее от общества, а с другой заставляло чаще обращаться к мужу за помощью. За исключением своей внешности, она обладала всеми теми качествами, которые Георг хотел бы видеть у своей жены; а поскольку он был человеком, который мог ладить с самим собой лишь в том случае, когда убеждался в правоте своих действий, то он начал даже испытывать удовольствие от своей женитьбы. Бывали дни, когда он совсем не думал о Саре; и даже, когда на улицах ему попадались на глаза люди в одежде квакеров, он уверял себя, что они с Шарлоттой станут таким примером для всех женатых людей в стране, что его юношеское легкомыслие будет всеми забыто.

Он подавил свои желания, женившись на Шарлотте ради блага страны, и его долг сделать их брак благом и для нее, и для себя.

Физически он был удовлетворен, поскольку не был слишком чувствительным мужчиной, хотя, конечно, его влекло к женщинам, и женские чары всегда глубоко волновали его… Ему доставляло удовольствие размышлять об этом и знать, что в его положении менее порядочный человек поощрял бы в себе эти эмоции. Но только не Георг. Он собирался быть верным мужем и ввести и при дворе, и во всей стране новые нормы благоприличия.

Король целиком отдал свои чувства Шарлотте, которая поздравила себя с тем, что самой счастливой стороной ее супружеской жизни стала решимость мужа дорожить ею и заботиться о ней.

Шарлотта любила музыку и Георг предложил устраивать музыкальные вечера, во время которых она могла бы не только послушать придворных исполнителей, но и демонстрировать свое искусство игры на клавесине. Он не сомневался, что ей понравится опера, и через несколько дней после коронации повел Шарлотту послушать одну из них. Это было торжественным событием. Люди, все еще благорасположенные к своему молодому королю и королеве, встретили их верноподданническими овациями. Позже Георг сказал ей, что как только она освоит английский, они начнут выезжать в театр. Ей понравится английский театр, уверял он Шарлотту и как-то пересказал ей содержание одной из опер. Жизнь лондонских бедняков из рассказа Георга оказалась совсем не такой, как она себе представляла.

– Во времена моего дедушки этот спектакль сочли неблагонадежным, – сообщил он ей.

Шарлотта удивилась, ей было непонятно, каким образом проделки каких-то разбойников и арестантов могут оказать вред короне.

– Под отдельными персонажами в этой пьесе подразумевались некоторые королевские министры, – объяснял ей Георг. – Но сейчас все совсем по-иному. Эти намеки бессмысленны. Теперь нас не тревожит, когда кого-то высмеивают.

Он говорил почти самодовольно, приветствия людей все еще звучали в его ушах, и он верил, что при его правлении все будет совсем иначе.

Вместе с Георгом они иногда прогуливались по окрестностям Лондона. Шарлотта была очарована своей новой страной, столь прекрасной в это время года, когда листва деревьев уже становилась золотисто-оранжевой, а трава все еще зеленела.

– Было бы замечательно, – как-то поделился с ней своими мыслями Георг, – иметь свой дом, где мы могли бы жить вдали от двора… ну, не совсем, конечно, но чтобы это было место, где мы могли бы чувствовать себя свободными от этих бесконечных церемоний. Думаю, не купить ли тебе дом?

– Дом?! Для меня?! – в восторге воскликнула Шарлотта.

– В который ты меня пригласишь, и мы будем жить там вместе, – а помолчав минуту, Георг пустился в воспоминания: – Мне не нравится Хэмптон-Корт, – сказал он ей доверительно. – Мой дедушка однажды ударил меня там, и… я навсегда запомнил это.

– Тогда он мне тоже не понравится, – заявила Шарлотта.

– Но я никогда не любил его, даже до того инцидента, – продолжал король. – Ландшафт там слишком однообразен. Я просил Кейпебилити Брауна сделать что-нибудь для устройства парка, но он отказал мне, заявив, что там ничего хорошего не получится, и отклонил мое предложение из уважения к себе и к своей профессии.

– Кейпебилити! – повторила она. – Что за странное имя?

– Вообще-то его зовут Ланселот. Но его прозвали «Кейпебилити», [1]потому что когда ему показывали какой-нибудь парк, и если он соглашается поработать над его благоустройством, то обычно произносит: «Здесь огромные возможности». Он просто деспот, когда речь идет о садах и парках, но гениален. Говорят, что ни один садовод в мире не сравнится с ним. Пожалуй, он и в пустыне сделает райский сад.

– И он отказался заниматься Хэмптоном?