Студентка с обложки - Робин Хейзелвуд Страница 25

— Эй, смотри, наперсточники! — поражаюсь я. — А вон брейк танцуют!

— Это Корбин Бенсен ^[40]? — спрашивает Луи.

— Где?

— Там, в вареном пиджаке!

Я высовываюсь из окна в попытках разглядеть знаменитость в толпе на Пятьдесят седьмой, но вижу только японских туристов с пакетами из «Тиффани».

— Ух ты, самодельный одноколесный велосипед!

— Свободу Бернарду Гетцу ^[41]! — кричат какие-то демонстранты. — Свободу Бернарду Гетцу!

— Кто это такой? — спрашиваю я.

— Понятия не имею, — отвечает Луи.

— Может, расскажешь мне о… — Я наконец отрываюсь от окна, чтобы взглянуть на ежедневник, под которым моя правая нога совсем вспотела. — Об агентстве «Франсинз»?

Мы проезжаем еще несколько кварталов, и офисные здания сменяются шикарными магазинами, из которых выходят не менее шикарные личности. Луи рассказывает мне все, что знает. Франсина — имя владелицы агентства. Он говорил с ней раз или два по телефону, «один раз про тебя». В шестидесятых она работала моделью в Париже, а потом открыла агентство в Нью-Йорке, так что «знает вашу работу с изнанки». Агентство существует уже давно, но остается небольшим, бутиковым заведением с домашней, семейной атмосферой. Она «предпочитает естественную красоту. Как у тебя, печенюшка».

Мы остановились на светофоре. Смотрю налево и вижу свое отражение в витрине, между двумя манекенами в огромных свитерах в «куриную лапку», черных брюках со штрипками и широкополых черных шляпах. «Естественная красота» — это как? Естественность для фотосъемки, на которую уходит в лучшем случае два с половиной часа — или естественность как из душа? У меня ярко накрашенные губы с блеском, один слой туши и довольно много поглощающей пот пудры. Будем надеяться, что я где-то посередине.

Ой! По солнечной стороне улицы идет дама в нескольких слоях пастельного газа, с нитками фальшивого жемчуга и в развесистой шляпе, украшенной огромной розой. В руке у дамы розовый поводок, прикрепленный к ошейнику кота-абиссинца, который изредка пытается куда-то спрятаться, но в целом окружающая какофония звуков и запахов его не смущает.

— Ничего себе!

Луи оборачивается и презрительно махает рукой.

— Это ерунда! В Нью-Йорке я видел, как выгуливают хорьков, змей… и какаду.

— Выгуливают птиц?!

— Ну да.

— На улице?

Луи хихикает.

— Их не водят на поводке, а носят на плече, глупышка!

— Ну, тогда ладно! А то я уже удивилась.

— Поверь мне, Эм, прожив здесь год, ты начнешь совсем по-другому воспринимать норму. И сама начнешь от нее отклоняться!

Я киваю большим пальцем в сторону кота.

— Не настолько!

— Слушай, это Нью-Йорк! — говорит Луи. — Тут может случиться все, что угодно.

Агентство «Франсинз» оказывается не таким, как я себе представляла. Тут очень уютно. Маленький вестибюль с низким потолком выкрашен в сочный темно-зеленый, в каждом углу — всевозможные фикусы. Стол администратора — сосновый, с узелками. Лампа сделана из старой маслобойки. Над диваном в рамке красуется плакат с килтом. Догадаться, что мы пришли в модельное агентство, можно только по необычно большим стопкам модных журналов со всего света.

Услышав наши имена, администратор, дружелюбная дама лет сорока с короткой каштановой стрижкой, в белой футболке и кремовой вязаной жилетке заметно оживляется.

— Эмили! Луи! Франсина вас ждет! Заходите!

Что мы и делаем. Офис заказов тоже невелик, с такими же зелеными стенами и сосновой мебелью, что и в вестибюле — но тут жизнь бьет ключом. Непрестанно звонят телефоны. По радио играет Джордж Майкл. Два агента, стоя на коленях перед высоким шкафом, сортируют и переставляют портфолио, а остальные сидят за стандартным для всякого агентства круглым столом и делают то, что мне уже знакомо: составляют расписание девушек, звонят и отвечают на звонки и продают модельные услуги.

— Только одну — вы уверены? Есть чудная новая шведка…

— Ей девятнадцать, клянусь мамочкой!

— Ночной рейс? Да вы шутите! Катя устроит скандал, если я хоть заикнусь об этом!

— Неужели? Да у нее ноги от ушей!..

— Ах, вот как? На всю Европу? Ладно, ладно: ей двадцать пять, клянусь… Секундочку. Девушки! Мы уже и так зажарились! Проходите, проходите!!!

Вздрогнув от неожиданности, я перевожу взгляд с агента — парня лет двадцати с хвостиком, в костюме из темно-синего льна и с обильно намазанными гелем волосами — на противоположный конец офиса. Две модели, обе брюнетки, стоят рядышком лицом к кондиционеру; их волосы разлетаются, черные юбки хлопают как флаги. Одна поднимает волосы, словно хочет собрать в узел, потом снова распускает. Лиц не видно, но и так понятно, что они смеются. Я подхожу ближе.

— Конечно, блондинка! Она же шведка!

Второй агент, девушка моего возраста, улыбается мне и шепчет одними губами:

— Классные сережки!

— Спасибо, — говорю я, касаясь пальцем своих огромных синих колец. У агента на правой мочке крупная жемчужина — то ли по совету весеннего «Вог», где Кристи Терлингтон показала моно-серьги на восьми страницах, то ли потому, что она работает на телефоне. Не знаю.

— Бизнес-класс? Вы, наверное, шу…

— ДЕВУШКИ!

— Кэтрин, я очень извиняюсь, вы не могли бы секунду подождать?

Третий агент, женщина с седыми прядями на висках, кончиком карандаша нажимает на кнопку удержания линии.

— Оливье, — ровным голосом произносит она. — Девушки тебя не слышат. Если хочешь, чтобы они отошли, придется подойти к ним и попросить.

— Ладно, Пупа, ладно! — ворчит Оливье, проходя мимо и глядя на мои ноги — только ноги. — ДЕВУШКИ!

— Эй! Эмили!

Луи машет мне из-за шкафа. Я подхожу к нему и вижу целую коллекцию фотографий в рамочках.

— Ты только посмотри! — шепчет он.

Да, посмотреть стоит. Насчет естественности я молчу, но красота не вызывает сомнений. Здесь обложки из французского и американского «Эль», из «Харперс базар» и «Харперс & Куин», «Мадемуазель» и «Мадам Фигаро», «Мода» и «Мирабелла», «Ши» и «Лей» вперемешку с лучшими рекламными кампаниями сезона: «Норт-Бич Лезер», «Кристиан Лакруа», «Анна Кляйн», «Кэш», «Рэй-Бэн», «Принцесса Марчелла Боргезе», «Ревлон», «Джорджо Беверли-Хилл»…

— Наслаждаетесь зрелищем?

Если честно, да. Причем настолько, что чуть не забыла, куда мы пришли. Я поворачиваюсь и вижу… Франсину. Конечно, это она. Большие миндалевидные глаза, удивительно полные губы — она красива, но главное то, что ниже. После сорока лишь бывшая балерина или модель может носить белые леггинсы с таким апломбом.