Бедная Настя. Книга 1. Там где разбиваются сердца - Елена Езерская Страница 25

— Так докажите же это! Прошу вас — помиритесь с Александром! Попытайтесь понять его и хотя бы на миг забыть о своем характере и своих желаниях. Сделайте это ради меня! Ради многих лет моей любви и верности. И унижения…

— Шарлотта! Ради вас я готов на все, что угодно. Но не просить же мне прощения у своего сына за его же собственные проступки! Он должен понять, что его участие в дуэли было неприемлемо! Равно, как и сопротивление моей воле! Я готов к примирению. Только, пусть он сам придет ко мне и убедит меня в том, что эта история его хоть чему-нибудь научила.

— Значит, вы обещаете мне, что в этом случае примирение состоится?

— Клянусь вам, дорогая, — так и будет! — Николай подошел к жене и с поклоном поцеловал государыне руку.

Он хотел еще обнять ее, но Александра предупредила его движение и мягко отстранилась.

— Запомните, вы обещали мне, — сказала она и вышла, сохраняя величественность осанки и торжество во взгляде.

У нее был свой план, и императрица находилась уже на полпути к его осуществлению.

* * *

Александр и не подозревал обо всем, что творится за его спиной. В это время он мчался в крепость. Потерпев неудачу с розыском Ольги, он хотел убедиться, что отец не успел привести в исполнение свои угрозы в адрес его новых друзей — недавнего противника и адъютанта.

Спешившись, цесаревич застал в караульном помещении в Кронверкской куртине самый разгар игры в двадцать одно. Два охранника из гвардейских солдат азартно резались в карты, не обращая внимания на вошедшего, пока Александр не прикрикнул на них:

— Отставить карты! Кто здесь старший?!

Тот, кого касалось это замечание, повел взглядом в направлении вошедшего и тут же вскочил со своего места, растеряв прикуп. Второй солдат-гвардеец пытался подхватить его карты, но, бесполезно погонявшись за скользкими атласными прямоугольниками, тоже вытянулся во фрунт, отдавая честь цесаревичу.

— Господа, немедленно проводите меня в камеру к Михаилу Репнину и Владимиру Корфу! — велел Александр.

— Это невозможно, Ваше Высочество! — отрапортовал старший по дежурству гвардеец.

— Вы смеете мне возражать?!

— Я имею приказ Его Императорского Величества! Вы не должны входить к ним ни под каким предлогом и под страхом смерти, — козырнул тот к пустой голове, но спохватился и стал отчаянно искать рукой фуражку на скамье рядом с собой.

— Хорошо, — задумался Александр, потом повернулся ко второму гвардейцу и распорядился: — вы свободны.

Дождавшись, когда он уйдет, Александр снова обратился к старшему:

— Предлагаю пари. Я увеличиваю ставку. Если выигрываете вы — можете озолотиться, если я — вы позволите мне небольшой маскарад. Вы согласны?!

— Не смею, я при исполнении, — пробормотал тот.

— Не смеете что — играть на посту или принять мои условия?

Охранник оглянулся по сторонам — и спросить не у кого, и не подчиниться нельзя — все-таки цесаревич, не просто так!

— Эх, где наша не пропадала! — наконец, кивнул он и принялся поднимать упавшие со стола карты. — Прошу!

Сыграли они быстро — Александр был сильным игроком и в своей победе не сомневался. И поэтому на словах «Вскроемся!» иного результата не ожидал.

— До вас мне везло! — помрачнел охранник.

— А кто сказал, что вам перестало везти? — Александр наклонился к нему через стол. — Предлагаю вам весь выигрыш в обмен на ваше молчание и вон ту форму!

Гвардеец проследил за его рукой — на стене висел один из мундиров начальника тюрьмы Заморенова. Тот отличался артистичностью и частенько сам устраивал переодевания, представляясь заключенным то в обличье безвинно осужденного, то рядового охранника, то своего помощника Писарева, прощупывая таким образом настроение и планы своих подопечных и подчиненных. Правда, самого Заморенова сейчас в крепости не было — уехал ко двору докладываться императору. И гвардеец задумался — рискнуть, не рискнуть? Но пачка ассигнаций, лежавшая на столе, все же перевесила страх перед привычным «как бы чего не вышло», и он махнул рукой — делайте, что хотите! Александр улыбнулся — власть денег оказалась сильнее приказа императора! Нашлась и на отца управа!

Переодевшись, Александр прошел в тюремный коридор и ключами, взятыми у надзирателя, открыл указанную им камеру. Но, едва лишь он вошел, на него набросились, и Александру пришлось приложить усилия, чтобы оттолкнуть от себя арестантов.

— Какого дьявола! — в негодовании воскликнул Александр.

— Ваше Высочество… — в один голос выдохнули Корф и Репнин.

— Это что же, и есть ваш ответный выстрел, господин Корф? — с иронией спросил цесаревич, одергивая форму. — Да и вы, Репнин, не лучше — так-то вы встречаете своего будущего государя? Надеюсь, вы откажетесь от своей дурной привычки набрасываться на цесаревича и более не намерены покушаться на мою жизнь?

— Так точно, — кивнул Корф.

— Простите, Ваше Высочество! — извиняющимся тоном сказал Репнин. — Я принял вас за другого.

— И чем же вам насолил обладатель этого мундира? — поинтересовался Александр, проходя в центр камеры.

Место оказалось не из приятных — темно и сыро.

— Он отнял у меня единственный предмет, соединявший меня с той, кого я оставил на воле — ее платочек, — признался Репнин.

— Я понимаю вас, — кивнул Александр и вдруг увидел — руки обоих заключенных связаны. — Что это?! Кто посмел?! Неужели император пал до подобной низости?! Это же против всех правил!

— Вы об этом? — Корф рассмеялся. — Нет-нет, император здесь ни при чем! Это пожелание того господина, чей мундир вам так к лицу. Когда он лишил Репнина последней радости — я говорю о его платочке для воздыхания, Михаил набросился на него. А я не мог оставить друга одного. И дабы мы впредь не могли совершать необдуманных поступков, для нас сделали исключение из правил. Спасибо, что хотя бы не стреножили.

— Какая низость! — вскричал Александр и предложил:

— Позвольте мне освободить вас.

— Не стоит подвергать вас излишнему риску, — покачал головой Репнин, — вы и так серьезно рисковали, приходя сюда.

— Вы попали в тюрьму по моей вине. И я посчитал своим долгом…

— В этом не было необходимости, — остановил его Корф. — И потом, еще не известно, чья вина сильнее.

— Я пришлю к вам своего доктора, — сказал Александр.

— Боюсь, что его к нам не допустят, — с сомнением сказал Репнин. — Наши прегрешения ужасны, а наказание здесь, как мы уже успели убедиться, следуют незамедлительно.

— Разве кого-нибудь недавно казнили?

— Да, — кивнул Корф. — Один несчастный старик поляк был расстрелян незадолго до вашего прихода.

— Отец ненавидит поляков. И поэтому моя любовь к Ольге для него — государственное преступление!