Соперницы - Ольга Карпович Страница 25

— Конечно! Просто я все время забываю. Каждый раз, когда тебя вижу, влюбляюсь заново.

— Лгун! — улыбнулась Светлана. — Спасибо, что встретил. Терпеть не могу такси.

Их недавний бурный роман, длившийся почти два года, сопровождался всеми положенными атрибутами. Короткие яростные встречи в гостиничных номерах, поездки на пустые зимние дачи, совместные выходные в лучших советских домах отдыха (запутанные разветвленные связи Голубчика открывали перед ним самые широкие возможности), цветы, подарки, обещания немедленно развестись и не расставаться уже никогда. Однако Светлана, как ни сильно была увлечена, никаких клятв не давала, собственную семейную жизнь оберегала тщательно, отказываясь знакомить Голубчика не только с Женей, но даже и с Татой, и в конце концов именно она поставила в отношениях точку, категорически отказавшись уходить от мужа. Голубчик же, оправившись от недолгого затмения, принял ее решение с некоторой долей облегчения и больше никогда уже не заговаривал о разрыве с семьей. Их отношения сейчас были сродни многолетней дружбе старых фронтовых товарищей, прошедших вместе огонь и воду, не питающих иллюзий насчет друг друга, но всегда готовых прийти на помощь. По крайней мере, именно так определяла их для себя Светлана. Об истинных же мотивах поведения Анатолия, который не вторгался в ее жизнь, но всегда оказывался где-то поблизости, как только в нем возникала нужда, можно было только догадываться — открывать их сдержанный и всегда спокойный мужчина с лицом римского полководца не спешил.

* * *

Они уже торопились, пробираясь через обычную шумную толпу аэропорта к стоянке машин. Голубчик распахнул перед Светой дверь белой «Волги». Она устало откинулась на спинку обитого кожей сиденья, Анатолий выжал сцепление, его крупные сильные руки уверенно сжимали руль.

— Значит, сорвалась посреди отпуска? Я ведь предсказывал, что ты не выдержишь, умрешь со скуки. Все это тихое семейное счастье не для тебя.

— Вздор! — сверкнула глазами Светлана. — Я вовсе не потому уехала. Я ведь объяснила тебе по телефону, тут эта история с кинопробами…

Губы его исказила короткая недоверчивая усмешка, он бросил на спутницу быстрый взгляд:

— Почему же тогда ты прилетела одна? Любящий и понимающий супруг не смог сопровождать?

— А зачем ему прерывать отпуск из-за моих дел? Пускай отдыхает! — запальчиво заявила Светлана.

— Конечно, пускай отдыхает, — с комической серьезностью согласился Голубчик. — Он ведь так измотался, бедняга, вкалывая с утра до ночи.

— Перестань! — взорвалась наконец Светлана. — Ты ничего не знаешь о моем муже, даже имени! Ты и не видел его никогда, как ты можешь судить о наших отношениях?

— Просто я знаю тебя, — отозвался Голубчик.

— Хватит! Не хочу больше обсуждать мою семейную жизнь, — отрезала она, хлопнув красивой холеной ладонью по приборной панели. — Лучше о твоей поговорим. Как Лида?

Властное, словно из камня высеченное лицо едва заметно напряглось, дрогнули зрачки под тяжелыми веками.

— Плохо. Химия не помогла, — коротко ответил он.

— Прости!

Светлана дотронулась пальцами до его могучего бронзового плеча. Он же качнул головой, дернул углом рта, показывая, что не хочет больше об этом говорить, и Света покорно замолчала. Обычно резкая, острая на язык, не считавшаяся с условностями, в случае с Голубчиком она отчего-то понимала и принимала, что его семья — жена Лида, последние полгода безуспешно боровшаяся с онкологическим заболеванием, и два сына, Левка и Борька, — запретная тема.

Анатолий уверенно вел машину по вечерним московским улицам. Светлана, откинув голову на подголовник, рассеянно смотрела на убегавший из-под колес серый асфальт. Вот и вернулась ее обычная сумасшедшая, суматошная, не знающая ни сна, ни отдыха московская жизнь. И теперь уже казалось невероятным, что где-то далеко сейчас ласково шумит море, омывая волной опускающееся в него темно-красное солнце, шелестят, прощаясь с дневной жарой, плотными мясистыми листьями толстоногие пальмы, играет негромкая музыка и неторопливые пары ленивых курортников выползают на обязательный вечерний променад по набережной. Интересно, что сейчас делает Женя?

* * *

Над узким возвышением, изображавшим сцену, мигали ядовитые красно-зеленые огоньки. Между колченогими столиками летнего кафе лениво фланировали скучающие официантки с выражением глубочайшего презрения ко всему на свете на размалеванных лицах. Со стороны кухни, помещавшейся в низкорослом дощатом строении, разрисованном аляповатыми пальмами, доносился запах пережженного свиного шашлыка.

Евгений опрокинул рюмку водки и склонился над тарелкой с размокшими серыми пельменями. Над головой прогудел самолет, перекрывая гулом томные придыхания паясничавшего на эстраде тощего певца в пиджаке не по размеру. Может быть, это она, его знаменитая гражданская жена, совершает рейд в столицу нашей родины, чтобы подняться на еще одну ступеньку блистательной карьерной лестницы.

Мог ли он подумать тогда, десять лет назад, лежа на свалявшейся соломе под покатым низким потолком дачного домика и хмелея от запаха накрывших лицо влажных от дождя девичьих волос, что дойдет до жизни такой? Как же так получилось? С первого дня их отношения сопровождали бурные ссоры, Светка взвивалась из-за ерунды, набрасывалась на него и смешно молотила крошечными кулачками по груди. Обычно он сгребал ее в охапку, валил на кровать, не давая пошевелиться, она визжала и отбивалась, но в конце концов всегда первая тянулась к его губам. И чем ожесточеннее была ссора, тем слаще оказывалось примирение.

Они и не замечали, что взаимные обвинения становятся все серьезнее, что от них уже не отмахнешься, списав все на взрывной характер, они не забываются под страстными поцелуями. Не замечали, что проходят годы, и заводная взбалмошная девчонка постепенно превращается во вздорную, избалованную славой, поклонниками и деньгами оперную стерву, а легкомысленный, смешливый и талантливый парень — в пьющего, издерганного ревностью неврастеника. Как он ждал ее каждый раз с гастролей — маялся, не находил себе места в опустевшей, умолкнувшей квартире, тысячу раз перебирал ее многочисленные фотографии, мечтал, как обнимет ее, ткнется лицом в холодную с мороза щеку, клялся, что будет терпимее, спокойнее. И вот она приезжала — живая, быстрая, блестящая, возбужденно рассказывала о впечатлениях, о заграничной публике. И в нем крепла обида — выходит, совсем не скучала без него, напротив, развлекалась как могла. Он подозрительно вслушивался в каждое слово, задавал каверзные вопросы, придирчиво отсматривал фотографии из поездки, ожидая и боясь найти доказательства ее неверности. Она же в конце концов срывалась и кричала:

— Да! Да! Да! Я с ним спала! И с тем, и с этим тоже. И думай что хочешь. Как же меня достали твои подозрения…

Она постоянно где-то пропадала, в дни премьер возвращалась за полночь, взвинченная, пахнущая шампанским, с охапками цветов, наутро просыпалась поздно, мучилась мигренью и изводила его придирками и насмешками. И все же он любил ее, мучительно любил, злую, неверную, взбалмошную, прекрасную, единственную.