Укрощение леди Лоринды - Барбара Картленд Страница 24

Ей принесли изящно сервированный поднос, покрытый кружевной салфеткой, на нем стояли серебряные блюда с фамильным гербом, тарелки и чашки из севрского фарфора.

Лоринда невольно вспомнила завтраки в Прайо-ри, которые неуклюже ставила на стол старая миссис Доджман, а также фарфоровую посуду с отбитыми краями и потускневшее серебро — всем этим приходилось довольствоваться ей с отцом.

— Не могли бы вы выяснить, каковы планы на утро? — обратилась она к одной из горничных.

— Хозяин просил передать вам, миледи, как только вы проснетесь, что в половине одиннадцатого он собирается на прогулку верхом и просит вас его сопровождать.

— Благодарю, — громко сказала Лоринда. — Будьте так добры, приготовьте мою амазонку.

Но про себя она решила: это не что иное, как еще одно приказание мужа. Он даже не поинтересовался, хочет ли она присоединиться к нему, просто таково его желание.

«Рано или поздно мы сумеем прийти к взаимопониманию», — успокаивала она себя, хотя интуиция подсказывала ей, что сделать это будет не так-то легко.

Когда Лоринда встала с постели, чтобы принять приготовленную для нее ванну, ей вдруг пришло в голову, что, если она хочет настоять на своем и подчинить себе мужа, как многих мужчин до него, то первое, что нужно для этого сделать, — конечно, пустить в ход свои женские чары.

Это открытие ее ошеломило. Ведь ее изначальным побуждением было продолжать сопротивляться ему, противопоставлять свою волю его воле, противоречить ему при всяком удобном случае, постепенно превращая его жизнь в настоящий ад, так что в конце концов он вынужден будет сдаться.

Однако девушка все же понимала, к своему огорчению, что такими методами она никогда не добьется желаемого результата и, если дело дойдет до поединка двух воль, он победит. Нет, ей следовало действовать более тонко, проявить все свое искусство обольщения, чтобы он просто не мог противиться ее очарованию. Ей будет нелегко скрыть свою неприязнь, но она так или иначе сумеет с этим справиться. Как и во всем остальном в жизни, она будет стремиться к поставленной цели и добьется своего обычной настойчивостью.

«Я заставлю его себя полюбить, — решила про себя Лоринда, — и страдать за то, что он так относится ко мне».

Она совершенно проигнорировала то обстоятельство, что он избавил ее отца от крупных неприятностей, заплатив гораздо больше, чем полагалось, за Прайори и за сомнительную привилегию стать ее мужем.

Ее ненависть к нему была настолько сильна, что она твердо вознамерилась отомстить ему любыми возможными и невозможными средствами.

«Он обязательно влюбится в меня, — сказала она сама себе угрюмо, — и вот тогда-то я смогу вволю посмеяться над ним, как над другими своими поклонниками».

Ей было известно лучше, чем кому бы то ни было, что насмешка может стать оружием гораздо более острым, чем холодная сталь, особенно если это касается чувств мужчины.

Лоринда невольно вспомнила, как часто она осыпала насмешками Эдварда, как охлаждала его пыл презрением, и тем не менее он всегда возвращался к ней, словно преданный пес, готовый умолять о новых милостях.

Именно так она покарает Дурстана Хейла за то, что он принудил ее выйти за него замуж. Избрав способ мести, она уже не сомневалась, что возьмет над ним верх, несмотря на то что преимущество было явно не на ее стороне.

Но прежде всего ей хотелось быть уверенной в одном — что ей не придется сидеть каждую ночь с пистолетом в руке в ожидании мужа, который не питал к ней никаких чувств.

Лоринда произнесла как бы между прочим, обращаясь к горничной:

— Я вижу, что в замке нет ключа. Иногда я запираю дверь днем, если хочу, чтобы меня никто не тревожил. Не могли бы вы узнать у экономки, куда он делся?

— Да, разумеется, миледи, — ответила горничная. — Понятия не имею, почему он исчез.

Лоринде эта пропажа действительно показалась загадочной, так как у Дурстана Хейла не было никаких видимых причин забирать с собой ключ, если он даже не собирался воспользоваться преимуществом, которое давала ему незапертая дверь в ее спальню.

Одетая в зеленую амазонку из тонкой ткани, отделанную белой тесьмой, Лоринда выглядела очень привлекательной. На ней была та самая треуголка с зеленым пером, развевавшимся над ухом, которая сразу же произвела настоящий фурор в Гайд-парке. Она уложила волосы с большей тщательностью, чем обычно, а ботинки для верховой езды, под широкой юбкой были начищены так, что блестели, словно зеркала, когда она спускалась вниз по лестнице.

Со звенящими на ногах серебряными шпорами и шуршащими нижними юбками, Лоринда являла поистине совершенное сочетание женственной мягкости и мужественности. Она постаралась придать своему взгляду нежность, которой вовсе не чувствовала, а когда увидела в холле Дурстана Хейла, ее алые губы соблазнительно приоткрылись и на них появилась обманчивая улыбка.

— Я с большим удовольствием принимаю ваше предложение вместе отправиться на прогулку верхом, — вежливо произнесла она. — Вы уже выбрали направление?

— Мне казалось, что вам будет интересно взглянуть на некоторые новшества, которые мне удалось ввести у себя на фермах, теперь я собираюсь их распространить и на Прайори.

— Буду очень рада, — мягко сказала Лоринда. Если он и был удивлен переменой в ее отношении

к нему, то ничем этого не показал.

Вместе они направились к парадной двери, но как только Лоринда взглянула на лошадей, ожидавших снаружи, ей уже не пришлось изображать восторг и воодушевление — эти чувства и в самом деле были искренними.

Ей никогда прежде не приходилось видеть более великолепных образцов этой породы.

Кобыла, предназначенная ей, оказалась вороной с белой звездочкой на переносице и белой полоской на груди. Жеребец, принадлежавший Дурстану Хейлу, был того же цвета, но без каких-либо пятен на гладкой, лоснящейся шкуре.

Лоринда подошла к кобыле, погладила ее морду и заговорила с ней ласково, словно с ребенком.

— Как ее зовут? — спросила девушка.

— Айше, — ответил Дурстан Хейл. — Я дал всем своим лошадям индусские имена, и мой жеребец носит кличку Акбар.

Грум подсадил Лоринду в седло. Она почувствовала, как Айше откликнулась на ее прикосновение к поводьям, и ее охватило то же самое ощущение удовольствия и прилива сил, какое испытывает музыкант, извлекающий звуки из великолепно настроенного инструмента.

В первый раз за многие недели она забыла обо всем, кроме радости от сознания того, что она едет верхом на животном, равного которому она до сих пор не знала.

На какое-то мгновение ее ненависть к мужу отступила на второй план. Она была счастлива, и счастье это казалось частицей яркого солнечного света, заливавшего все вокруг.