Позови меня - Барбара Картленд Страница 24

Уинстон и не подозревал, что вчера, когда он ушел переодеваться к ужину, Марина думала именно об этом.

В Лондоне мысль о компаньонке просто не пришла ей в голову — ведь она ожидала встретиться на вилле с Элвином. Ей было так одиноко и тоскливо, и она так обрадовалась предстоящей встрече!

Но она никогда не думала о нем как о мужчине, в том смысле, как в свое время предупреждала ее мать, и уж по крайней мере в его обществе она не нуждалась в сопровождении строгой компаньонки.

Вот Уинстон — хотя он сначала показался ей чуть ли не богом — был мужчина, полный силы и мужественности, заставившей трепетать ее сердце. И когда спустя двадцать минут он появился в гостиной — элегантный, в безупречном вечернем костюме, она подумала, что, пожалуй, никогда еще не встречала столь ослепительного красавца.

«Я не должна была приезжать сюда одна! — пронеслось у Марины в голове. — Мама была бы просто в ужасе!»

Впрочем, если Уинстон — американец, он вполне может и не заметить, что она нарушила приличия. «А если и нарушила, — подумала она, — какое это теперь может иметь значение?»

Они принялись за изысканный ужин. За несколько дней, проведенных на вилле в ожидании Элвина, Марина уже успела убедиться в том, что шеф-повар здесь отменный — каждое его блюдо было подлинным произведением искусства.

К радости и удовольствию итальянской прислуги, с которой Марина за эти дни легко найма общий язык, она с восхищением отзывалась о местной кухне и с непритворным интересом расспрашивала о каждом новом блюде.

Она узнала, что неаполитанцы славятся своими самыми разнообразными спагетти и что макароны по-неаполитански подаются с соусом из особых, похожих на сливы помидор и тертым сыром.

Но больше всего ее поразило огромное разнообразие вкуснейшей свежей рыбы. Дворецкий посоветовал ей непременно посетить местный рыбный базар, где она сможет найти все — от крохотных серебристых анчоусов до гигантских осьминогов.

Их удивительный повар одинаково виртуозно готовил и средиземноморскую барабульку, и морского окуня, и еще каких-то редкостных рыб, названий которых, как обнаружила Марина, в английском языке просто не существует.

На завтрак Уинстону предложили тунца, великолепно зажаренного и украшенного веточками укропа. Он как раз положил себе на тарелку кусок рыбы с серебряного блюда, когда в дверях, ведущих в сад, появилась Марина.

Она была в платье из тончайшего муслина цвета весенней зелени, купленном в магазине Поля Пуаре. Рассыпанные по зеленому, ее волосы сияли, как первые лучи неяркого утреннего солнца.

— О, как вы рано поднялись! — воскликнул Уинстон, вставая ей навстречу.

— Да я уже давным-давно на ногах, — звонким, как колокольчик, голосом отозвалась Марина. — А то… вдруг что-нибудь пропущу!

Что-то в ее словах и тоне заставило Уинстона посмотреть на нее с пристальным вниманием.

Подоспел слуга и выдвинул для Марины стул. Теперь она сидела за столом напротив Уинстона.

Надо же, как долго они проговорили вчера вечером! Никогда еще Уинстону не приходилось встречать женщины, которая слушала бы его с широко открытыми глазами, будто он был кладезем премудрости, и не пыталась переключить его внимание на себя.

После кокетливых уловок Ивет Гленкерн, которая не могла произнести и «добрый вечер», не вложив в эти два слова двусмысленности, устремленные на него серые глаза Марины пробудили в нем красноречие, о котором он и не подозревал.

Конечно же, они говорили о вилле, о греках, построивших ее, и о римлянах, которые пришли после них. Уинстон рассказал ей, как его дед совершенно случайно обнаружил эти древние развалины, просто подыскивая себе местечко, куда бы он мог удалиться на покой. Как загорелся идеей восстановить стены на старом фундаменте и как приглашал в Сорренто знаменитых экспертов со всей Италии, чтобы те давали ему свои мудрые советы.

Марина слушала его буквально открыв рот.

Потом, когда Уинстон рассказывал ей, как дед ездил по всей стране, отыскивая подходящую обстановку, картины и фрагменты статуй — он хотел украсить ими не только дом, но и весь сад, — она, внезапно пораженная, воскликнула:

— Но ведь это, наверное, очень дорого!

Ее слова сразу остановили словесный поток Уинстона — будто кто-то резко захлопнул перед ним дверь.

Так, значит, она думает о деньгах!

Увлекшись такой интересной для него темой, он невольно выдал тот бесспорный факт, что для его семьи и ее интересов цена особой роли не играет.

Харви наверняка поднял бы его на смех за такую глупость, и, чувствуя, что должен как-то оправдаться перед братом и сгладить впечатление, произведенное на Марину, Уинстон ответил:

— Труд в Италии всегда был очень дешев. Сейчас это, безусловно, стоило бы гораздо дороже.

— Да-да, конечно, — согласилась Марина. — Я вот думаю, какое счастье, что ваш дедушка смог разыскать и купить так много древних сокровищ — ведь они были бы потеряны или просто уничтожены, мало кто может по-настоящему оценить их истинное значение.

На губах Уинстона появилась циничная улыбка, когда он произнес:

— Но мы-то знаем им цену — этот дом и все угодья будут поделены между всеми членами нашего семейства.

Но говоря это, он заметил, что Марина не обратила на его последнюю фразу никакого внимания, думая о чем-то своем.

— Я всегда хотела, чтобы у меня был хотя бы кусочек какой-нибудь греческой скульптуры, — мечтательно сказала она. — Однажды в витрине какого-то магазина в Лондоне я увидела мраморную ступню — она точно была от настоящей греческой статуи — но цена… Для меня это было слишком дорого.

— Может быть, мы подыщем для вас что-нибудь интересное, пока вы здесь? — предложил Уинстон. — В дальних деревнях и в бедных кварталах Неаполя еще можно встретить старые вещи, а их владельцы даже не подозревают, какие это ценности.

Ему показалось, что серые глаза Марины вмиг оживились, но она тут же ответила каким-то странным голосом:

— Теперь уже… слишком поздно…

После ужина они, увлекшись, проговорили почти до полуночи, и только звон часов спустил Марину с небес на землю, и она с ужасом подумала, что, кажется, ведет себя слишком эгоистично.

— Вы, наверное, так устали, — испуганно произнесла она. — Столько дней в дороге… Я давно должна была предложить вам пораньше разойтись на покой.

Уинстон не ответил. Он устал не столько от дороги, сколько от тех двух ночей, которые так весело провел в Париже.

После встречи с Мариной он даже чувствовал себя перед нею несколько неловко — ведь он опоздал ради каких-то своих удовольствий, а она вынуждена была жить здесь, на вилле, в обществе слуг.

Но она, казалось, нисколько не была в претензии, что он заставил ее ждать. О! Он прекрасно представлял себе, каким раздражением большинство женщин его круга ответили бы на такое обхождение, даже если им было бы здесь и не страшно и не одиноко!