Валерия. Роман о любви - Юлия Ершова Страница 24

Скандал кончился ничем. Даже Янович не остановил свадебный марш, которым дирижировал Санёк.

Как пшеничная нива на ветру, шелестели по кабинетам слухи о любви маленького шефа и юной продавщицы из книжного магазина. В офисе романтика не умещалась, сосредотачиваясь большей частью в курилке, и расплывалась за пределы «Икара». «Одно радует в этой истории, — отметила Елена Юрьевна за чашечкой кофе в кабинете Яновича, — новоиспечённая Гацко не будет работать с нами на «Икаре».

Тогда, перед Санькиной свадьбой, задуманной на весь мир, никто и не предполагал, что именно «эта история любви» станет поворотом судьбы, который соединит младшую сестру супруги Яновича и маленького шефа.

V

Шелест нарастал. С большой неохотой сотрудники «Икара» собирали деньги на свадьбу маленького шефа. Рядовые сотрудники платили дань главной по кадрам начальнице, которая обычно выполняла поручения руководства ещё до того, как их получала. Сердить её было опасно для премии. Но сбор податей оборвался за три дня до свадьбы, когда жених катастрофически опоздал на работу и, не ответив на приветствия коллег, вломился в кабинет Валерия Леонидовича. Шелест всколыхнулся с новой силой. Выглядел маленький шеф как заплаканный ребёнок: глаза припухшие, полные обиды, и выпячена нижняя губа, красная мармеладка. И если только закрыть лысеющую голову, Санька в свои тридцать с небольшим выглядел бы не старше подростка.

Что происходит за укрытой бронёй директорской дверью, догадаться можно только по выражению лица секретарши. На этот раз глаза Галины Вацловны, отставного сотрудника Конституционного суда, метали молнии поверх очков, спустившихся на самый кончик её фирменного армянского носа.

А по ту сторону, в чёрном ящике, Янович рявкал в телефонную трубку, не поднимая глаз на задыхающегося обидой друга:

— Ой! Воякам доллары не показывать! Ни хрена! Кольчугину больше не дам, пока не оплатят старое.

Санька бухнулся в любимое кресло Елены Юрьевны, приставленное к директорскому столу, громоздкому, на вид царскому, и принялся стучать пальцами по дубовой столешнице, с которой Янович пылинки сдувал. Валерий Леонидович признавал только мебель из дерева, основательную, классического устроения. Известный мастер выстрогал, выточил из дуба каждый стул, каждую полку, каждую ручку по эскизам Яновича. Директор творил кабинет своими руками, даже цветы сам поливал и сам протирал рабочие папки на стеллажах, растянутых по стенам.

— Господин Гацко! — гаркнул директор, отключая трубку. — В кабинет к начальству без доклада не входит никто. Покиньте помещение! Зайдёте, когда я освобожусь.

Господин Гацко не ответил, только выкатил глаза и застыл с открытым ртом, как в детской игре «Отомри». Янович прищурился и повторил команду спокойным голосом.

И тут Саньку прорвало, как плотину от селевого потока:

— Валера! Дай денег! Очень много. Много денег! Свадьба. Свадьба, одна неделя. Мне нужны деньги.

— Деньги нужны всем, — отрезал Янович. Новую женитьбу Гацко он считал сумасбродством и поддерживал Магду Даниловну. — Твоя зарплата раз в двадцать выше, чем у любого гражданина страны. А богат, Санёк, не тот, кто много получает, а тот, кто правильно тратит, — известная формула. Не теряй времени, «Икар» не выступит спонсором твоих бредовых свадебных фантазий.

И тут Гацко задрожал, как мёртвая панночка перед рассветом, и так же побледнел. За окном директорского кабинета угрюмые тучи укрыли небо. Осень дышала в раскрытые по-летнему окна, и с каждым её вздохом август терял силы.

Валерий потянул было руку к телефону, вспоминая номера скорой и МЧС, но ему показалось, что вот-вот друг рассыплется прахом по сияющему паркету и помощь профессионалов не подоспеет. Придётся самому.

— Сашок, остынь, посиди. — Янович обхватил голову Гацко и заглянул в его помутневшие глаза. — Сейчас мы пригласим Лену, посмотрим, что у нас с финансами. Только приди в себя, Санёк.

Санёк тонул. Рука друга поймала его в океане безысходности и вытянула на берег, где надо было дышать песком боли.

Янович хлестнул Саньку по щеке. Взгляд несчастного сразу нашёл фокус. Янович перевёл дух — жить будет. Самое время прибегнуть к испытанному средству от стрессов:

— А сейчас выпьем за твою любовь, за нашу Дашеньку, красавицу-девицу. — Валерий пересадил обезумевшего жениха на диван. Галстук в малиново-вишнёвой гамме, который Гацко купил в Москве за полтысячи долларов, Янович сорвал с Санькиной худой шеи и швырнул куда ни попадя. Дизайнерский изыск повис на нижней полке стеллажа, на корешке единственной красной папки среди серых близнецов.

Кофейную чашку виски Сашка выпил в один глоток и заплакал — внутренняя пружинка ослабла.

— Валера, она бросила меня.

— Кто? Люба? Понял теперь — кого потерял?

— Да! Да… Она, Даша, родная… Она не хочет за меня, молодость, а я… Разве я стар? Свадьба-а… — Несчастный протянул изящную чашечку костяного фарфора для новой порции антистрессового снадобья, а Янович закусил губу, подумав, что счастье, что Юрьевну не пригласили, а то скандала не миновать. Только она пила из этой милой чашечки, и все это знали, и Галина Вацловна блюла.

Даша прозрела. Золушка не превратилась в принцессу. Утром они с мамой выставили Саньку и его рюкзачок за дверь. Он плакал и карябал обивку двери, как изгнанный кот, но хозяева не впускали его, а только пугали милицией.

Всю прошлую ночь Даша ревела в туалете, а жених спал на её диване, перекатываясь с подушки на подушку. Накануне вечером невеста была в ателье на примерке свадебного платья. Она еле дождалась, пока швея с кожаным метром на шее перестанет скакать по раздевалке, и заплакала. Верх платья — открытый, кожа в подмышках ложится складками, как у старухи, на обтягивающий кант, а молния царапает кожу на позвоночнике. Юбка из кружев, похожая на надувной мяч, неимоверно расширяет зад. Никогда в таком виде Даша не покажется на людях. Засмеют: невеста — жирная, жених — маленький.

Не бывать этому! Тут же богатый принц превратился в разведённого мужчину с алиментами, лысеющего и бездомного. Разве о таком мечтала книжная Золушка?

В итоге разведённый мужчина набирался виски, развалившись на кожаном диване директорского кабинета, и бормотал между глотками: «За что?.. Как она посмела?.. Засажу…»

— Я и не знал, что ты такой коварный. «Засажу». Не рой яму, как говорится. — Валерий от изумления выпил сам, нарушив свой новый девиз «алкоголя меньше, а ещё меньше — ещё лучше». Он наморщил лоб и, придав лицу политическую серьёзность, проговорил: — Дважды горе-любовник. Да. Молодая очень, чувства противоречивые, переходный возраст. Ты слишком торопил её, подгонял. Испугалась девчонка. Ей повзрослеть надо. А ты подожди. Пару месяцев. И всё будет по-прежнему. Повезёшь её в Таиланд. — Янович сел рядом с другом и, прихлёбывая виски из своей кофейной чашки, объёмом миллилитров на триста, продолжил: — Санёк, бабы сами умоляют. И она должна. Вспомни Ларку Рабинович. Как ты с ней — «на место». А всё потому, что ты от дома оторвался. Самый идиотский твой финт. — Валерий выпил ещё немного, чтобы заглушить неприятную давящую боль, которая просыпалась в левой стороне груди. Это его опять потянуло в Сосновку. Солнечное озеро. Старый сад в яблонях. Шторка белая, как облако, едва колышется в распахнутом окне профессорского дома… — Выпей ещё, — сказал Янович, разливая снадобье по чашкам. — Выпей. Сегодня поедем ко мне. На Ипатове. Все в отъезде. Дома только жена.