Русалочка в черном - Уинифред Леннокс Страница 24

Когда Палмер открыл перед нею дверцу такси, Памела буквально рухнула на заднее сиденье. Хотя в машине царил полумрак, она ясно видела глаза Палмера, и последние сомнения покинули ее. Нет, он не удивится, не оттолкнет ее, если она сейчас…

Палмер явно выжидал. Или чего-то опасался? Или…

Какое-то мгновение после того, когда тонкие руки обвились вокруг его шеи, он оставался недвижим, затем стиснул ее в объятиях так, что Памела едва не задохнулась. Жадно прильнув губами к ее рту, он глухо застонал, а Памеле показалось, что еще миг — и она лишится чувств. Последняя отчетливая мысль была о том, что стекло, отделявшее их от водителя, поднято…

Его руки, казалось, были везде. Сколько их было? Две? Не может быть… Но сколько бы их ни было, все они оказались необыкновенно искусны и одновременно нежны. От их касаний груди Памелы налились, и она выгнулась навстречу волшебным прикосновениям. Из уст вырвался хрипловатый стон, ладонь сама собой скользнула под рубашку Палмера и прильнула к горячей мускулистой груди, которая была так близко, что…

Каким бы коротким ни было ее платье, оно отчаянно мешало, но сейчас с этим приходилось мириться. Когда губы Палмера приникли к ее ключице, а пальцы легли на грудь с напрягшимся соском, у Памелы словно помутился рассудок и она впилась ногтями в его шею, легонько вскрикивая и постанывая. Какая-то часть рассудка, еще не поддавшаяся безумию, твердила, что все это уже было с нею, было совсем недавно…

Но, крепко зажмурившись, Памела приказала себе ни о чем не думать. Ее тело содрогнулось, охваченное огнем, в глазах потемнело, когда Палмер зажал ей рот поцелуем, больше похожим на укус. Руки его тотчас сделались грубыми, словно у насильника, дыхание — хриплым… Почуяв неладное, она широко раскрыла глаза, но поцелуй стал уже другим — необыкновенно ласковым, дразнящим, от которого Памела вновь ощутила сладкую дрожь где-то глубоко внутри…

Когда машина затормозила у входа в отель, Палмер сам привел в порядок одежду Памелы — двигаться она была не в силах. В столь поздний час в вестибюле никого не оказалось, кроме ночного портье, который, видимо, не впервые являлся свидетелем подобной сцены. Впрочем, в ней не было ничего сверхъестественного — просто мужчина нес на руках девушку, голова которой бессильно склонилась на его плечо.

В лифте Памела вновь обняла Палмера за шею, страстно целуя его. Наверное, в машине ей что-то на мгновение померещилось — сейчас он отвечал на поцелуи с бесконечной нежностью, и сердце у нее то колотилось как бешеное, то почти останавливалось…

Возле дверей шестьсот двенадцатого номера Палмер вынужден был поставить Памелу на пол. Ей не удалось бы удержаться на ногах, если бы сильная рука не поддержала ее, и Памела впервые в жизни ощутила себя под защитой. Каким это казалось невероятным счастьем!

Нечего удивляться, девочка, ведь Шон, семнадцатилетний мальчишка, оказался на поверку сущим дитятей, и ты в свои шестнадцать лет рядом с ним ощущала себя заботливой мамочкой! Но ведь тогда ты вовсе не тяготилась этим, правда? Вы любили друг друга так, как умели, и были счастливы… Тогда вы еще не подозревали, что это ошибка и что кто-то должен за нее ответить. И ты отделалась легко, милая, а вот ваш ребенок, проживший на свете всего несколько часов, заплатил сполна…

Совладав с замком, Палмер распахнул дверь и, подхватив Памелу на руки легко, словно ребенка, переступил через порог. Но та, закрыв лицо руками, уже отчаянно рыдала. Опустившись в кресло и не выпуская ее из объятий, Палмер принялся целовать тонкие пальцы, соленые от слез. Затем, осторожно отняв ее руки от лица, он стал касаться губами мокрых щек — и теперь в его ласках не было ни похоти, ни страсти, лишь искреннее и сердечное сострадание… Так можно целовать ребенка, рыдающего над сломанной игрушкой. Помимо физической силы этот человек наделен еще и завидным самообладанием, машинально отметила Памела. Всего несколько минут назад, в машине, Палмер на мгновение превратился в дикое животное, напугав ее до смерти. А теперь…

— Не плачь, маленькая, — шептал он, нежно целуя розовое ушко, — все пройдет, все будет хорошо, обещаю тебе…

Отчаянным усилием поборов соблазн поверить этим словам, Памела вырвалась из его объятий и отскочила в угол гостиной.

— Что ты обо мне знаешь? — с отчаянием выкрикнула она. — Да я не имею права на счастье, понимаешь? Я проклята!

Обессилев от переживаний, она опустилась прямо на пол, почти ослепнув от слез. Но мощные руки легко подняли ее, и возле самого уха раздался спокойный голос:

— Никто, кроме Господа, не знает, на что каждый из нас имеет право. Никто, кроме Него, не знает, что нам предначертано. Не бери на себя слишком много, маленькая моя…

Чувствуя, как воля покидает ее, а внутри все вновь занимается огнем, она прильнула к широкой груди Палмера, а пальцы, словно живя собственной жизнью, принялись расстегивать пуговицы на его рубашке. Опять опустившись вместе с ней в кресло, он сам освободился от галстука. Коснувшись щекой его загорелой кожи, Памела прерывисто вздохнула — как же это было сладко! Иллюзии необходимы, порой они спасительны: вот сейчас ей кажется, что никогда больше не будет в ее жизни гнетущего одиночества, а этот сильный человек останется рядом о нею навсегда…

Жизнь — это всего лишь сон, говорила Мириам. Так спи сладко, девочка, наслаждайся волшебным сновидением — сейчас ты полновластная хозяйка своим грезам и возьми от них все, что только сможешь взять!

Не открывая глаз, Памела запрокинула лицо, тогда Палмер приник к ее зовущему рту, к ее солоноватым губам. И вот, не ощущая ни капли стыда, изумляясь себе самой, она принялась расстегивать пряжку его брючного ремня. Палмер не помогал ей, но и не мешал — тонкие пальцы сами справились с задачей. С молнией совладать оказалось куда проще. Охваченная нетерпением Памела коснулась горячей напряженной плоти… и Палмер сдавленно застонал. Объятие делалось все крепче, и скоро Памела уже едва могла вздохнуть. Ей вновь стало страшно, но, ничем не выдав себя, она не прерывала ласк.

Однако Палмер сам остановил ее, хотя это далось ему явно нелегко.

— Не бойся… Я не такой уж зверь. — Склонившись, он целовал ее нежную шею, шелковистые волосы, снежно-белую прядь. — Просто у меня очень давно не было женщины.

Выскользнув из его объятий, Памела опустилась на колени, уже окончательно перестав узнавать себя, — ведь никогда она ничего подобного не делала, и от одной мысли об этом прежде ей делалось дурно. Теперь же что-то изменилось в ней, что-то вырвалось на волю из долгого заточения. Новая, неузнаваемая Памела лишь мельком ужаснулась тому, что подумает о ней Палмер, но губы уже касались горячей плоти, одновременно такой грозной и такой нежной…

— Не надо, маленькая. — Палмер ласково отстранил ее. — Иначе все кончится чересчур быстро, а я этого не хочу. Иди сюда…

Она покорно встала, позволяя волшебным рукам Палмера раздеть ее, сладко вздрагивая от каждого прикосновения. Неся ее на руках в спальню, он вдруг произнес тихо:

— Не надо меня бояться. И себя не бойся, малышка.