Браки совершаются на небесах - Елена Арсеньева Страница 24

* * *

Сначала сватовство шло как по маслу. Итальянец Джанбатиста Делла Вольпе, прижившийся в Московии под именем Ивана Фрязина, отправился в Рим и сообщил о согласии великого князя московского жениться. Он встретился с Зоей и описал ей будущего супруга.

Девушка пришла в восторг. Она почти не видела в

Риме высоких светловолосых и светлоглазых мужчин, но питала к ним тайную слабость. Она была уверена, что сможет быть счастлива с этим человеком!

Однако на пути ее счастья возникли нежданные препоны, и виновно было в этом католическое духовенство. Папа римский потребовал от Московии присоединения к Уставу Флорентийскому. Согласно его установлениям, все православные державы попадали в зависимость от католического Рима, который осуществлял верховную власть над местными патриархами. Диктовалось это высшими соображениями: необходимостью борьбы с исламом, который набирал силу и завоевывал мир.

Однако великий князь московский вовсе не собирался в угоду Риму унижать православных священников, а тем более не намеревался портить отношения со своими союзниками-мусульманами: османами. Они еще понадобятся Московии для борьбы с Ордой и заносчивыми ливонцами. А невеста… что ж, она хороша, но, быть может, сыщется на свете и другая толстушка с огненными очами и пухлыми губками, которая пожелает стать его женой?..

Впрочем, окончательного отказа в Рим отправлено еще не было – за недосугом. Новгородское боярство желало отойти от Москвы – необходимо было его усмирить и показать, кто на Руси хозяин и господин.

А в Риме Зоя сходила с ума от тревоги за свою участь. Она рыдала и стенала, представляя себе грядущее монастырское затворничество. Она не хотела идти в невесты ни к католическому Христу, ни к православному! Она хотела быть невестой великого князя Ивана!

Искренне привязанный к ней и до смерти огорченный ее слезами кардинал Виссарион досаждал и досаждал папе Павлу II, поэтому в конце концов требования Рима смягчились. О присоединении к Уставу

Флорентийскому речи уже не шло. Хитрые католики надеялись в этом смысле на Зою. Ей самой предстояло привести в истинную веру заблудших московитов.

Зоя согласилась. Она согласилась бы на что угодно, лишь бы выйти замуж! Она смирилась даже с тем, что ей придется зваться не Зоей, а Софьей – своим вторым именем, более привычным для русского слуха и даже почитаемым: ведь храм Софии в Константинополе был святыней всего православного мира, в его же честь была названа и знаменитая Киевская София. Кроме того, этим именем звали бабку князя московского ^[34], и это тоже следовало учитывать.

Наконец дело было слажено. Состоялось даже предварительное обручение – как и велели старинные обычаи. Сторону жениха представлял Иван Фрязин.

Когда дошло дело до обмена кольцами, Фрязин озадачился: кольца для невесты он не привез. На Руси сего в заводе не было – кольцами меняться не при венчании, а уже при обручении.

Ну что ж, обошлись без колец. Главное, что были произнесены все необходимые слова. И теперь Софья могла подойти под благословение папы, получить от него в качестве приданого кошель с шестью тысячами дукатов – и отправиться в дальний путь.

Кардинал Виссарион искренне горевал, прощаясь с нею, – и в то же время радовался ее браку. Он уже видел, как его воспитанница приводит к подножию престола святого Петра толпы и толпы вновь обращенных московитов… Он все уши прожужжал девушке, излагая свои честолюбивые планы!..

Софья выкинула их из головы в то же самое мгновение, как стены Рима скрылись вдали. Она возвращалась к вере своих отцов – и больше не намерена была отступать от нее.

Ну, разумеется, кардинал Виссарион не мог не навязать ей в сопровождающие католического прелата. Им оказался папский легат Антонио Бонумбре, который страшно кичился возложенной на него миссией сопровождать воспитанницу Рима.

Софью очень заботило, чтобы не расхвораться в пути (чем дальше двигались на север, тем холоднее становилось) и чтобы в целости и сохранности довезти свое небогатое имущество: несколько возов со старинными книгами на греческом языке, священными реликвиями дома Палеологов ^[35], много ярких платьев, остатков былой роскоши морейских деспотов, – и рукодельные принадлежности. Она еще в детстве выучилась прекрасно вышивать – в Византии вышиванье было весьма любимым и почитаемым искусством как придворных дам, так и монахинь. Софья достигла большого мастерства в этом рукоделии.

Путешествие было трудным, но запомнилось Софье на всю жизнь. Впервые она почувствовала себя не бедной приживалкой, а персоной весьма значительной. Жители городов Священной Римской империи встречали ее радушно, провожали почтительно. Конечно, Софья понимала, что дело не столько в ней, сколько в предстоящем браке с московским государем. И она молила Бога помочь ей заслужить любовь и расположение мужа.

Из Рима выехали 24 июня 1472 года, но только к 1 сентября достигли польского города Любека. Отсюда предстояло морем плыть до Ревеля ^[36]. Пришлось Софье претерпеть одиннадцатидневное мотание по волнам (осенняя Балтика не жалует мореплавателей)… И снова потянулись обозы в Московию. Вот наконец и Псков! Это уже была Русь, Московия.

И только тут Софья поняла, как благосклонен к ней добрый Бог. Разряженные в пух и прах псковские бояре, которые встречали ее… Роскошные пиры, которые задавали в ее честь, – такие пиры, что сыты и пьяны были все, до самого последнего слуги… А подарки будущего супруга ей и ее дамам, чтобы не мерзли на осенних ветрах?!

Столько шуб у Софьи в жизни не было! Больше всего ей полюбились горностаевая, покрытая алым бархатом, и соболиная, с верхом из роскошной парчи. Откуда-то из глубин памяти выглянула перепуганная девочка Зоя и прошептала на ушко царской невесте, что в Риме и даже в Византии каждая из этих шуб обошлась бы в целое состояние. Даже те крытые сукном лисьи и беличьи шубы, которые получили приближенные Софьи, стоили безумных денег!

«Неужели так будет всегда? – смятенно думала византийская царевна. – Боже, благодарю тебя!»

Однако в небесах из-за ее персоны продолжались тяжбы. И соперничество двух религий не могло не сказаться на земных делах. В Москву ежедневно прибывали гонцы, сообщая о том, где находится поезд царевны. И вот в русской столице стало известно, что патер Антонио не выпускает из рук католический крест и намерен ввести Князеву невесту в Москву под сенью этого креста.

Кто-то из бояр миролюбиво советовал претерпеть такие мелочи. Кто-то возмущался. Пока Иван Васильевич раздумывал, как поступить, митрополит Филипп заявил:

– Если латинский крыж внесут в Кремль, меня здесь больше не увидят никогда.