Королева сплетен - Мэг Кэбот Страница 24

– Вы… вы отдаете мне свою воду? – Я его практически не вижу из-за слез.

– Э-э, вообще-то нет. Она прилагается к месту. Это же первый класс – здесь каждому положена бутылка воды.

– О! – Я чувствую себя последней дурой (что совсем не новость). На том месте я не заметила воды. Наверное, тот французский подросток слямзил мою бутылку. Я беру воду у своего нового – и гораздо лучшего – соседа.

– Спасибо, – бормочу я. – Я просто… у меня был трудный день.

– Да я уж вижу, – отвечает он. – Если только, конечно, вы не плачете в поезде всегда.

– Нет, – говорю я, мотая головой и хлюпая носом. – Честно.

– Что ж, это хорошо, – замечает он. – Я слышал о боязни самолетов, но вот о боязни поездов что-то не приходилось.

– Это был худший день в моей жизни, – говорю я, открывая бутылку. – Вы представить себе не можете. Так приятно услышать американскую речь. Я и не знала, что нас здесь все ненавидят.

– Да нет, все не так плохо, – говорит парень, еще раз сверкнув ослепительной улыбкой. – Просто если б вы видели, как ведут себя здесь американские туристы, вы, наверное, тоже возненавидели бы нас, как французы.

Я залпом выпиваю почти всю воду. Мне уже гораздо лучше. Не то чтобы смерть совсем разжала свои ледяные объятия, но, уверена, вид у меня уже вполне живой. И это хорошо, потому что, разглядев своего нового соседа поближе, я понимаю, что он не просто красив. В его лице светятся доброта, ум и чувство юмора.

Если только это не мои голодные галлюцинации.

– Что ж. – Я вытираю глаза рукой. Интересно, тушь у меня не растеклась? Она у меня водостойкая? Не помню. – Придется поверить вам на слово.

– Первый раз во Франции? – сочувственно спрашивает он. Даже голос у него приятный – такой глубокий и очень понимающий.

– Первый раз вообще в Европе, – отвечаю я. – Не считая Лондона, где я была еще утром.

И тут словно прорывает дамбу, и я снова начинаю плакать.

Я стараюсь делать это бесшумно – не всхлипывая и не подвывая. Не могу думать о Лондоне без слез – я ведь даже не сходила ни в один магазин!

Мой сосед пихает меня локтем. Сквозь слезы я вижу, что он протягивает мне какой-то пакетик.

– Хотите орешки с медом?

Да я умираю от голода! Без лишних слов я запускаю в пакетик руку, беру полную пригоршню орешков и запихиваю в рот. Мне плевать, что они с медом и буквально напичканы углеводами. Я хочу есть!

– Это… это тоже прилагается к месту? – спрашиваю я, хлюпая носом.

– Нет, это мое, – отвечает он. – Угощайтесь. Что я и делаю. Ничего вкуснее я в жизни не ела.

– Спасибо, – говорю я. – И… простите.

– За что?

– За то, что я сижу тут и плачу. Я не всегда такая, клянусь.

– Путешествия порой вызывают большой стресс, – замечает он. – Особенно в наше время.

– Это точно, – соглашаюсь я, набирая еще орешков. – Вот встречаешь людей, и они кажутся тебе очень милыми. А потом оказывается, что они всю дорогу врали тебе, чтобы заставить заплатить за их обучение, потому что сами они проиграли все деньги в карты.

– Я вообще-то имел в виду угрозу терактов, – немного удивленно говорит мой сосед. – Но, полагаю, то, что вы описали, тоже может причинить немало беспокойства.

– Да уж точно, – бормочу я, всхлипывая. – Вы даже представить себе не можете. Он же просто беззастенчиво врал мне – говорил, что любит и все такое, – а на самом деле, я думаю, он просто использовал меня. Понимаете, Энди – тот парень, которого я оставила в Лондоне, казался таким славным. Собирался стать учителем. Говорил, что хочет посвятить свою жизнь детям, хочет учить их читать. Вы когда-нибудь слышали о таком благородстве?

– Э-э, нет, – говорит мой сосед.

– Конечно, нет. Кто в наши дни готов заниматься этим? Наши сверстники? Сколько вам лет?

– Мне двадцать пять, – с легкой улыбкой отвечает мой сосед.

– Вот, – говорю я, открывая сумочку и пытаясь выудить оттуда платок. – Вы не замечали, что наши сверстники…

только и думают о том, как заработать деньги? Ну ладно, пусть не все. Но многие. Никто не хочет идти в учителя или врачи – там мало платят. Все хотят быть банкирами-инвесторами, или менеджерами по персоналу, или юристами… потому что именно там платят хорошие деньги. Их не волнует, сделают ли они что-нибудь хорошее для человечества. Они думают только о том, как купить особняк и «БМВ». Нет, правда.

– Или как выплатить кредит за учебу, – подсказывает мой сосед.

– Да. Но ведь чтобы получить хорошее образование, необязательно идти в самый дорогой в мире университет. – Мне наконец удается нащупать скомканный платок на самом дне сумочки, и я пытаюсь вытереть им слезы. – Ведь главное – самообразование.

– Никогда не думал об этом в таком ракурсе, – признает мой сосед. – Но в этом есть резон.

– Еще бы, – говорю я. Здания, проносившиеся за окном поезда, сменились открытыми полями. Небо окрасилось в золотисто-алые тона, солнце плавно скользило к горизонту. – Я ведь сама училась и видела все это. Если ты изучаешь что-нибудь… историю моды, например, то тебя считают белой вороной. Никто не хочет получать творческие специальности, потому что это рискованно: можно не получить того дохода от финансовых вложений в свое образование, на который рассчитываешь. Поэтому все идут в бизнес, юриспруденцию или бухгалтерию… или ищут глупых американок, чтобы жениться на них и жить за их счет.

– Вы говорите так, словно испытали это на собственном опыте, – замечает мой сосед.

– А что еще мне прикажете думать? – выпаливаю я. Я понимаю, что меня понесло, но остановиться уже не могу.

Как не могу остановить и слезы – они снова ручьем льются из глаз. – Вот скажите, что это за человек, который собирается стать учителем, но при этом работает официантом, ДА ЕЩЕ и получает пособие по безработице? Мой сосед ненадолго задумался.

– Наверное, нуждающийся в средствах?

– Ну да, – говорю я, сморкаясь в платок. – А если я скажу, что этот же самый человек проиграл все деньги в покер, а потом попросил свою девушку заплатить за его обучение и вдобавок ко всему сказал своей семье, что… она… что я… толстая?

– Вы? – мой сосед искренне удивился, – Но вы не толстая.

– Сейчас уже нет, – говорю я, чуть шмыгнув. – Но была, когда мы только познакомились. С последней нашей с ним встречи я похудела на двенадцать килограммов. Но даже если я была бы толстая, он не должен был говорить такое! Если, конечно, он меня на самом деле любил. Так ведь? Если бы он любил меня, он даже не заметил бы, что я толстая. Или заметил бы, но для него это было бы не так важно. Хотя бы настолько, чтобы не рассказывать об этом своей семье.