Тайна переписки - Валентин Маслюков Страница 24
Тайна переписки - Валентин Маслюков читать онлайн бесплатно
В интернате, побуждаемый мечтательностью и фантазией, Саша стал писать и на последнем году затеял грандиозный (судя по замаху) роман из жизни пиратов Карибского моря — добравшись до двухсот девяносто пятой страницы только-только завершил он в общих чертах завязку сюжета. Здесь роман навсегда оборвался на весьма многообещающем месте: «Одноглазый сдох, не приходя в себя, — сообщил чей-то голос, — Перрен убит, Лавалье без сознания». Нужно было готовиться к экзаменам, оставив без погребения груду трупов, Саша занялся учебой. К роману — обтерханной папке без всяких обозначений на обложке — он больше не прикасался. Перечитал его лет через пять в университете и поразился, как много оказалось в этом рыхлом, беспомощном произведении сильных по чувству и замыслу кусков. Роман он забыл к тому времени начисто, выпали из памяти имена героев, так что открытие было неожиданное. По всему роману он подмечал то, что позднее назвал для себя точками кристаллизации — такие задирины смысла и чувства, зацепившись за которые фантазия начинает работать. Заложенные в этих точках возможности нигде не были использованы до конца, а мастерство, как понимал теперь Саша, и состоит в том, чтобы, отправляясь от точки кристаллизации, развить идею до логического предела и тем ее исчерпать. Тогда Саша этого не умел, не умел и сейчас, но уже понимал, в чем дело.
Второе открытие, которое Саша сделал, перечитывая роман, менее приятное, состояло в том, что прочие его литературные опыты — рассказы (он писал их в армии и в университете), были хуже этой ранней, детской по сути вещи. Готовясь к писательской миссии, он понуждал себя писать рассказы, и они как будто стояли уже ближе к тому, что принято было считать литературой, но Саша не только не показывал никому свои опыты, но и сам не мог перечитывать их без отвращения. В романе он был свободен, не слишком задумываясь, что из всего этого получится и для кого пишет, повиновался фантазиям. Вымученные его рассказы носили следы насилия. В поздних своих вещах Саша ощущал себя внутренне обязанным, а сочетать обязанность с творчеством не умел и даже не подозревал, что одно из условий мастерства как раз и есть умение сочетать то и это: расчет и чувство, обязанность и фантазию. Саша не подозревал, что оба слагаемых творчества существовали в его вещах по отдельности: ничем не связанная и потому лишенная по большому счету созидательного начала фантазия была представлена в романе, а все то скучное, что относилось к обыденной, необходимо-рабочей стороне творчества, с обескураживающей наглядностью проявилось в рассказах. Воображая себя достаточно искушенным сочинителем, Саша не знал еще, что станет писателем лишь при том условии, что найдет способ соединить распадающиеся в неловких руках элементы творчества в нераздельное целое.
Пока что он не умел управлять воображением, оно включалось, когда не было в том практической надобности, и отказывалось служить, когда он брал перо, чтобы сочинить нечто, имеющее начало и конец. К заказу Трескина, ко всей этой окололитературной работе Саша отнесся легко, если не сказать иронически. Сочинение любовных писем от лица экстравагантного миллионера представлялось ему забавным, ни к чему не обязывающим пустячком, и, может быть, именно поэтому, из-за отсутствия давящей необходимости, фантазия разошлась. Строки писем начинали звучать в нем обрывками и целыми пассажами. Большей частью бессвязные, лишенные промежуточных звеньев, они застигали его на улице, на кухне за ужином, среди случайного разговора… и ночью в постели он обнаруживал, что не спит.
Сразу и без усилия обозначилась внутренняя конструкция произведения, последовательность и соотношение частей. Каждое письмо становилось звеном общего замысла, который он начинал постепенно постигать. Девушка Трескина занимала его при этом весьма относительно. Всякое литературное произведение подразумевает читателя, это самоочевидно. И вообще говоря, читатель, взятый как целое, умнее, тоньше, талантливее любого отдельного писателя, читатель вообще безмерен, как время. Но что касается трескинских писем, то здесь Великий Всемудрый Всеблагий Всеуличающий читатель был представлен предельно малой величиной, и сочинитель не испытывал по отношению к этой величине — девушке Трескина — той душевной робости, которую должна была бы вызывать мысль о всей читательской громаде в целом. И более того, Саша не чувствовал особого почтения к девушке, которая понравилась Трескину, не слишком высокого был он мнения о девушке, которая могла понравиться Трескину. Имелась, тут, конечно, изрядная доля самообольщения, но ведь нельзя было и браться за дело иначе, как обольщаясь.
Представлял он себе нечто искусно загримированное… некий усредненный идеал, высшее достижение стандарта, которое только и могло привлечь внимание Трескина. И такая девушка, разумеется, демонстрировала пренебрежение к миллионеру только для того, чтобы быть искусно обманутой. Обман слишком явный и грубый, безусловно, оскорблял ее представления о красивом, желание быть красиво обманутой как раз и составляло существо ее потаенных, вероятно, бессознательных ожиданий.
С этого Саша начал, это были успокаивающие мысли. А фантазия работала своим чередом, мало связывая себя со всякого рода побочными соображениями. После второго письма Саша почувствовал потребность несколько поправить первоначальный образ трескинской девушки. Он снял изрядную долю грима, переменил пропорции и переодел героиню (по необходимости девушка Трескина являлась и читательницей, и героиней в одном лице). Для работы ему требовалась девушка поинтереснее, чуть потоньше, чуть посложнее того, что представлялось по первому разговору с заказчиком. Без ложной скромности сознавая, что удалось найти удачное литературное решение, избыток самоудовлетворения он распространял и на свою безымянную напарницу, без которой, как-никак, роман не мог состояться. Саша позволил ей несколько поумнеть.
Набив карманы трескинскими деньгами, с сомнамбулически застывшим взором Саша покинул гостиницу «Глобус» и сел в троллейбус.
…Тут он свиделся с девушкой лицом к лицу. Наконец-то Трескин решился познакомить Сашу с героиней романа, за день или два до свадьбы представил ей автора — в качестве одного из приятелей. Прелестная (сверх ожидания!) стройная девушка мельком на него глянула и обронила что-то дежурно-вежливое. Потом она улыбнулась Трескину славной открытой улыбкой: «Что-то я тебе покажу!». Это что-то оказалось раскинутым на кровати полупрозрачным белым платьем.
— Хорошо, — одобрил Трескин. — И можешь не жалеть денег, я заплачу.
— Когда ты уходишь, — сказала она, глядя туманно в сторону, — я перечитываю письма, чтобы напомнить себе, какой ты на самом деле.
Нет! — поторопился остановить видение Саша. — Это слишком. Эдак мы черти куда заберемся! Он отмотал назад к моменту знакомства, переодел девочку и сменил прическу. Первый раз она появилась в синем балахонистом комбинезоне, вроде тех, которые носят или могли бы носить нарядные грузчики какого-нибудь культурного предприятия. Под комбинезоном у нее оказалась только маечка, которая оставляла голыми трогательные руки и плечи… И ходила она босиком — тонкие щиколотки, узкая ступня.
Саша видел обрывками, деталями, то, что показывалось ему само собой, и совсем не видел лица, сколько ни напрягался. Второй раз пришлось натянуть неизбежные лосины, очень мягкий, мохнатый свитер, ровного красного цвета и длиной ниже попки. Пышные, резко пахнущие духами волосы до плеч. Нарисованные глаза излучали прямо-таки страстный, хотя и однообразный интерес к Трескину, приятелю Трескина и приятелю приятеля Трескина. Слушая, она безотчетно приподнимала брови, ротик слегка приоткрывался, словно она несказанно изумлялась каждому слову собеседника.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии