Игра страсти - Ежи Косински Страница 24

Фабиан понял, что, расположив препятствия и барьеры таким образом, чтобы они затрудняли игру, Костейро рассчитывал дезориентировать своего соперника. Из-за такой стратегии, намерения одолеть противника, беспорядочно расположив на поле препятствия, тем самым навязывая ему неестественный, рваный темп движения, Фабиан увидел в аргентинце носителя командного менталитета, который подразумевал передачу мяча от одного игрока к другому, чтобы обеспечить непрерывный темп игры.

Ирония заключалась в том, что, прибегнув к таким недостойным приемам и правилам, аргентинец позволял противнику использовать свои преимущества в том, в чем заключается суть игры: ум того, кто участвовал в этой игре, его стремление относиться к каждому удару по мячу как к самостоятельному событию — все это формально отличалось от всего, что ему предшествовало и что могло за ним последовать, и противоречило кодексу командной игры.

Он проверил свою догадку, понаблюдав за несколькими прыжками подряд, которые для тренировки провел Костейро с высоко поднятой клюшкой. Со стороны казалось, будто его лошадь преодолевала каждое препятствие чисто, взбираясь на гребень невидимой волны, а затем плавно опускаясь на землю. По совершении прыжка лошадь оставалась твердо стоять на ногах, всадник прочно сидел в седле, а клюшка, описав дугу, наносила удар по мячу. Но, придвинувшись поближе и понаблюдав за аргентинцем повнимательней, он начал замечать огрехи в его технике.

Он увидел, что Костейро, не понимая основных принципов прыжковой техники, манерничает. Это проявлялось в том, что он туго натягивал удила, ограничивая длину прыжка, и, желая укрепить спину лошади, препятствовал свободе ее движений, заставляя ее сбавлять скорость перед препятствием. Притормаживая перед самым прыжком, в опасной близости от слепой зоны видимости лошади, аргентинец сводил на нет ее инстинктивное умение определять с надлежащего расстояния высоту и ширину препятствия, а также разгон и силу прыжка, необходимые для его преодоления.

Тяжелая сбруя, которую конюхи Костейро надели на хозяйскую лошадь, столь же плохо обученную прыжкам, как, по мнению Фабиана, и ее владелец, вполне могла оказаться дополнительным гандикапом. С туго натянутым под шеей мартингалом, опущенным нахрапником, который мог зажать лошади ноздри всякий раз, как всадник натягивал поводья, лошадь аргентинца не могла ни поднять головы, чтобы с близкого расстояния увидеть препятствие, ни вытянуть шею, чтобы достичь равновесия, готовясь к прыжку. Прибегая к стольким ограничениям, Костейро лишь еще больше усилил привычку лошади, искусственно культивируемую у игроков в поло, отталкиваться лишь задними ногами наподобие кролика или кенгуру, вместо того чтобы рассчитывать при совершении прыжка на свободу и силу инерции всей массы тела животного.

Пробираясь через препятствия — причем Резвая то пугалась, то вставала на дыбы перед тем или другим барьером, — Фабиан продолжал изучать стратегию аргентинца, чтобы выработать собственную. Он заключил, что Костейро, подобно многим другим игрокам в поло, ценит командную игру, ее напряженность, постоянный напор, опасность, мастерство. Что же касается индивидуальных качеств всадника — даже таких, как умение преодолевать барьеры, — то они представлялись ему второстепенными элементами верховой езды с ее драматичностью и захватывающим интересом, и поэтому к ним относились как к чему-то необязательному, как к барским излишествам, которые не требовали ни обязательности, ни подготовки, ни опыта.

От этих наблюдений его отвлекло какое-то движение у кромки поля. Два грума аргентинца помогали Александре установить камеру на штатив. Издали ее сверкающая блузка казалась пятном света на черном металлическом фоне. Костейро, все еще продолжавший тренироваться, продемонстрировал ей несколько прыжков через барьер, а теперь нанес удар по мячу, брошенному ему одним из грумов. Восседая на коне, преодолевающем препятствия, он излучал уверенность в том, что он столь же превосходный наездник, как и игрок в поло. Фабиан заметил, что всякий раз, как аргентинец разгонял свою лошадь, чтобы она перепрыгнула через барьер, замахивался клюшкой, чтобы нанести удар по мячу, он наклонялся над гривой лошади и переносил вес своего тела на ее плечи, нагружая передние ноги животного перед тем, как оно успевало преодолеть препятствие. Если же он намеревался нанести удар назад или вбок, заваливаясь на круп, то нагружал задние ноги лошади. В обоих случаях Костейро неблагоразумно нарушал равновесие лошади именно тогда, когда для преодоления барьера оно особенно нужно животному.

Наступило время потренироваться. Фабиан направил Резвую рысцой к первому препятствию.

Кобыла легко взяла первый барьер, подняв копыта передних ног выше брюха и аккуратно подобрав задние ноги. Она без труда перебросила самую тяжелую часть туловища через препятствие. Это было наградой за то время и те усилия, которые он потратил на то, чтобы поддерживать умение своих лошадей прыгать через барьеры.

Фабиан повторил маневр, продолжая управлять лошадью лишь с помощью ног, не натягивая поводья и держа клюшку наготове. Каждый раз во время прыжка он предоставлял лошади свободу действий, возможность вытягивать шею, балансировать головой и старался сидеть в седле твердо, не перемещая своего веса, чтобы не мешать лошади совершить прыжок. Чтобы исключить всякую ассоциацию с болью, которая могла бы заставить кобылу внезапно остановиться перед препятствием и выбить его самого из седла, Фабиан воздерживался от применения хлыста перед прыжком и старался не натягивать поводья слишком резко после того, как препятствие было преодолено.

Около полудюжины принадлежащих Костейро грумов заняли места вдоль поля и возле ворот. Аргентинец поднял руку, показывая, что готов начать состязание. Костейро и Фабиан двинулись к середине поля.

Александра, встряхивая влажной копной волос, отошла от кинокамеры в тот момент, когда оба мужчины направились к ней. Фабиан увидел в ее руках белый мяч; он понимал ее волнение — словно у школьницы, собирающейся играть и с нетерпением ожидающей сигнала, когда можно будет вбросить мяч.

Когда Фабиан и Костейро остановились у кромки поля, она вбросила мяч, описавший плавную дугу. Прежде чем мяч остановился рядом с ними, Костейро, жаждущий добраться до него и охваченный азартом, свернул в сторону и подхватил клюшкой мяч, чтобы послать его в воздух. Когда мяч взвился вверх, он помчался следом за ним, размахивая клюшкой словно маятником. В это время его лошадь плавно преодолела параллельные брусья. В тот самый миг, когда кобыла взвилась над перекладиной, аргентинец перехватил мяч в полете и направил его в сторону ворот. Фабиан, отстававший на три корпуса, не в силах догнать его, увидел, как лошадь Костейро преодолела еще три препятствия, продемонстрировав свою легкость и прыгучесть. Приблизительно в сотне ярдов от ворот Костейро догнал мяч. Его клюшка снова ударила по нему безукоризненно точно. Удар прозвучал словно аплодисменты. Будто выпущенный из катапульты, мяч угодил в ворота.

Послышались аплодисменты, возгласы восторга и поощрения, изданные грумами Костейро, стоявшими возле ворот и у кромки поля. Притормозив, Костейро поднял руку, чтобы оповестить о забитом голе. Коснувшись края шлема, аргентинец, пунцовый от распиравшей его гордыни, уверенный в себе, пустил свою лошадь перед камерой Александры, ответив на ее поздравление приветственным взмахом клюшки. В тот момент, когда оба соперника двинулись к ней, возвращаясь в точку старта, грум передал молодой женщине новый мяч. Она появилась из-за камеры, розовая от возбуждения. Словно бросая кому-то вызов, смелым движением она швырнула мяч, упавший между ними.