Квартирный вопрос - Джейн Уэнхем-Джонс Страница 24

Луиза сидела на полу со штопором в руках и убеждала меня в том, что я сошла с ума.

– Это просто ребячество! – воскликнула она и громко вздохнула, открывая вторую бутылку «Кьянти». Теперь она пила только это вино, вычитав в каком-то научном исследовании, что после него не бывает похмелья. Луиза потянулась за моим бокалом.

– У тебя же никогда не было сексуальных фантазий, связанных с этими строителями. Ты говорила, что все они грубые мужланы.

– Да, я помню, – рассеянно промолвила я, делая радио громче. – «Как быть мне с собственной душой… С моими чувствами к тебе…»

Конечно, все это звучало несколько патетически. Конечно, это было от вина. Да еще свечи горят, и по радио музыкальная программа, и есть хочется, а холодильник пустой. И я еще не отошла от сегодняшнего подъема на крышу. Я все еще как будто вижу его глаза и руки, ощущаю мягкую ткань рубашки, к которой я невзначай прижалась щекой.

– О боже, Кэри! – воскликнула Луиза, поморщившись так, как будто ее тошнило. – Давай на следующей неделе продолжим… Я думаю, лично ты каждый вечер будешь сюда захаживать, и тебе будет не до всяких глупостей.

– Ты же знаешь, что я хочу, чтобы обо мне заботились, меня защищали. Я всегда стремилась к этому. Всякой женщине нужна опора…

– Кэри, давай еще выпьем.

* * *

– Только не Бен! Кэри, будь осторожна. У него дурная репутация. Он спит со всеми подряд!

Найджел не на шутку разволновался, что было ему несвойственно.

– Что ты подразумеваешь под словами «только не Бен»? Я вовсе не собираюсь ложиться с ним в постель. Я только сказала, что он мне очень нравится, вот и все. Он уважает меня.

– Я по твоему лицу вижу, что ты хочешь его. А ты знаешь, что он женат и у него двое детей?

– Нет, я об этом не знала! Я не собираюсь разбивать семьи. Я никогда не вела себя нечестно по отношению к Глории, никогда! А тебе это не нравится!

Найджел обнял меня за плечи, проверяя: а вдруг мои гормоны так разыгрались, что я позволю ему завалить меня на стол и изнасиловать? Но я раздраженно скинула его руку.

– Будь осторожна. Это все, что я хотел сказать тебе. Я беспокоюсь о тебе.

* * *

У Нейла была своя точка зрения на это дело.

– Есть похоть, – сказал он, поглядывая на пачку печенья, которую я положила на стол, – и есть любовь.

Он взял печенье и с задумчивым видом обмакнул его в кофе.

Я облегченно вздохнула. Проведя беспокойную ночь, в течение которой я металась, ворочалась, засыпала и просыпалась в поту, сгорая от стыда, я мечтала послушать умиротворяющую проповедь. В беспорядочных эротических снах я видела себя то с Беном, то со своим школьным учителем математики, то почему-то с Тревором. И теперь мне необходима была получасовая душеспасительная беседа, в которой бы речь шла о соблазнах дьявола, искушении плоти, испытании, которое посылает нам Бог, и спасении, которое он нам дарует. Я, конечно, не рассказывала Нейлу о своих снах. Это могло бы испугать его. Я поведала ему о силе мгновения, переворачивающего всю жизнь.

– Соприкосновение наших пальцев было глубоко символично, – сказала я. – Бен всего лишь несколько секунд держал меня за руку, но в это время он помогал мне перепрыгнуть пропасть, закрывая ее собой.

Нейл кивнул. Я надеялась, что теперь он, в свою очередь, расскажет восхитительную историю о том, как его сердце наполнилось любовью, когда его голову погрузили в воду во время крещения. Но в то утро Нейла занимало другое таинство – брак.

– До того как Бог вошел в мою жизнь, – медленно сказал он, – меня мучила похоть.

Я с интересом посмотрела на него, стараясь представить Нейла, охваченного страстью.

– Но теперь я знаю, что такое истинная любовь, – продолжал он. – Любовь – это обязательство. Любить человека – это значит хотеть, чтобы он всегда был рядом, и в горе, и в радости, и чувствовать себя счастливым от этого. – Он разорвал обертку на пачке и достал еще одно печенье. – Линда знает, что у меня бывают искушения. Но теперь я обратился к Богу и прошу его укрепить меня. Любовь важнее, чем страсть.

– Ты действительно так думаешь? – спросила я и вдруг осознала, что жую печенье. – Я любила Мартина, но смотри, что из этого вышло. Я в депрессии. Но вчера у меня было приподнятое настроение. И мне захотелось снова ощутить радость жизни.

– Я испытываю это чувство, когда Господь входит в мое сердце, – сказал Нейл.

* * *

Я не смела вновь появиться в доме, в котором шел ремонт. Эротические фантазии привели меня в подавленное состояние. Если бы я сейчас увидела Бена и он спросил меня всего лишь о том, как идут дела, думаю, я лишилась бы чувств от безумного желания, которым была одержима.

Такое случалось со мной и прежде. Выпив лишнего на вечеринке, я обычно садилась на диван и начинала плакать. И достаточно было какому-нибудь типу подойти и дать мне платок, как я была готова растаять от нежности. Полминуты внимания и заботы со стороны постороннего мужчины, и я уже просила прощения у Мартина за то, что влюбилась в другого, и начинала писать стихи о муках любви.

К счастью для всех, когда я напивалась, муж неизменно отвозил меня домой, а наутро при трезвом свете дня я смотрела в лицо суровой действительности и, представив плохо пахнущие ноги и малопривлекательные трусы, теряла всякое желание связываться с кем бы то ни было. Так мое чувство влюбленности лопалось как мыльный пузырь, прежде чем я успевала совершить супружескую измену.

Но теперь я ощущала реальную опасность. Я не могла справиться с обуревавшими меня эмоциями и поэтому не выходила из дому.

Я сидела у окна и пила кофе с шоколадными пальчиками (в случае крайней необходимости я разрешала себе нарушать диету. Генри был доволен, когда я в прошлый раз ворвалась в супермаркет и купила пачку печенья) в трезвых размышлениях о том, как мало у нас осталось денег, и набрасывала в ежедневнике слезную просьбу к Грэму о еще одном небольшом кредите. Попутно я записала еще несколько мыслишек о сочетаемости пищевых продуктов и о том, что стройность – понятие относительное.

Так прошел день, и наконец я заметила, что стало темнеть. Я задремала над страницами ежедневника и вдруг увидела на них какие-то странные замысловатые рисунки. Это были цветы, листья, лица девушек и сотни коробок. А в самой середине вращалась еще одна картинка. Кто был изображен на ней? Мартин? Бен? Не знаю. Какой-то мужчина.