Девушки начинают и выигрывают - Натали Крински Страница 24

По моему разумению, «САР» — это модель шляпы, а «М» — размер, между маленьким (S) и большим (L). Я действительно не понимаю, как все это может объяснять колебания на фондовой бирже.

Наконец при описании моделей Модильяни и Миллера, которое я принимаю за шутку об итальянце и англичанине, зашедших в бар, Лиза сдается…

— Ты безнадежна! — в отчаянии констатирует она и собирает вещи, чтобы отправиться на обсуждение человеческой природы с Гарри (и затем, конечно, для демонстрации ему своих собственных определений).

У меня кружится голова и тошнит от двух сотен поглощенных шариков «Скиттлс».

— Пожалуйста, не уходи, — умоляю я.

Лиза смотрит на меня с сочувствием:

— Успокойся, тебе еще очень много нужно сделать.

Я прекрасно это знаю. И именно поэтому Лиза не может уйти. Без нее мой учебник из научного инструмента превратится в подушку.

Я устремляю на нее свой самый красноречивый взгляд: «Посмотри, твоя подруга в беде».

Лиза не из тех, кто не отвечает на вызов, поэтому она бросает на меня ответный взгляд: «Твоя подруга собирается в койку». Она убегает из библиотеки, оставив меня с окружающими, которые готовы прикончить меня, как Жан-Клод Ван Дамм.

Опасаясь за свою жизнь, я обвожу их извиняющимся взглядом, но, не встретив сочувствия, смущенно опускаю голову и продолжаю заниматься.

Четыре часа спустя из древней системы оповещения раздается трескучий голос.

— Вниманию посетителей, — произносит он, — библиотека закрывается через пятнадцать минут.

Объявление вырывает меня из очень крепкого и довольно приятного сна.

Сна?

Черт!

«Господи Боже, неужели это правда?» — думаю я, сонно моргая, и пытаюсь разглядеть циферблат своих часов. Контактные линзы приросли к моим пересохшим глазам, а во рту привкус, как от запаха шлема Горячего Роба после четырехчасовой тренировки — под дождем.

Общая идея вам ясна.

Меня охватывает паника. Экзамен менее чем через двенадцать часов, и…

Последние четыре часа я спала.

Я провалюсь.

Меня отчислят.

Родители от меня откажутся.

Нет, правда, откажутся.

Мне придется торговать на рынке фруктами с лотка и сдавать за деньги кровь.

Я начинаю тяжело дышать и собирать вещи, чтобы вернуться к себе в комнату и там допоздна просидеть за учебниками. Правда, сейчас уже пять утра, но какая разница?

Я запихиваю в рюкзак все свои (непрочитанные) конспекты, учебники, ручки и карандаши. Так, а где мой калькулятор?

Где, черт побери, мой калькулятор? Я лихорадочно роюсь в грудах бумаг. И устраиваю целое представление, бормоча себе под нос ругательства.

Ой, вот он!

Мне бы не хотелось лишиться этого несчастья всей моей жизни.

Я покидаю библиотеку и решаю по пути домой выкурить сигарету, чтобы успокоиться. Дрожащими руками я шарю по карманам и нахожу зажигалку и почти пустую пачку сигарет.

Сую сигарету в рот, прикуриваю и быстро бегу по улицам Нью-Хейвена, чтобы не подвергнуться нападению со стороны многочисленных городских бомжей.

В голове снова крутятся мысли, я думаю обо всем, что еще нужно сделать, и о тех четырех часах, что продрыхла в библиотеке. Я в сотый раз ругаю себя, почувствовав, как зацепилась за что-то пляжным шлепанцем.

(В пляжных шлепанцах ходить жутко холодно, но я до первого снега продолжаю демонстрировать педикюр. Какой смысл платить двадцать семь долларов, чтобы одной смотреть на свои пальцы?)

Сумка с книгами летит в одну сторону, нога едет в другую, а я сама — в третью.

Я приземляюсь на колени на холодный жесткий тротуар и, как только убеждаюсь, что не получила никаких серьезных травм, оглядываюсь: не стал ли свидетелем моего падения кто-нибудь из значительных персон?

Заметив парочку, которая, держась за руки, осторожно приближается ко мне, я прищуриваюсь, чтобы разглядеть их в темноте, и понимаю, что это Кристал и Себастьян Уайз. Как видно, эрекция во время танца — новая мода знакомиться, охватившая нацию. Некоторым везет, так уж везет. Еще я понимаю, что лицом к лицу столкнулась с двумя обладателями самого лучшего маникюра на планете. Как может Бог так ненавидеть одного человека?

Я пытаюсь спрятать лицо под волосами, чтобы два небожителя меня не узнали. И это только из любви к Кристалу. Кто хочет быть лучшим другом девушки с размазанной тушью, распластавшейся на земле, как лягушка?

Однако удача, похоже, окончательно меня оставила. Голос в отдалении зовет:

— Хлоя? Милая? Это ты?

Я поднимаю глаза и оказываюсь лицом к лицу с Кристалом и божеством среди геев.

— Да, — покорно отвечаю я, стараясь не расплакаться.

— Это Себастьян, — неуверенно произносит Кристал.

— Привет.

— С вами все в порядке? — спрашивает Себастьян. Он кажется взирающим сверху ангелом: светлые волосы образуют нимб вокруг лица с идеальными чертами.

«Почему ты гей?» — хочу спросить я, но вместо этого лишь говорю «да», не пытаясь даже посмеяться над своим жалким существованием.

Они вдвоем помогают мне подняться. Вместе молча собирают мои вещи и складывают их в сумку.

Кристал обнимает меня своими худыми руками.

— Мы с тобой еще как следует повеселимся, — с улыбкой говорит он, — а пока пойди-ка съешь порцию мороженого или чего-нибудь другого.

— У меня завтра экзамен, — беспомощно подвываю я, обращаясь скорее к себе, чем к нему.

— Тем более, — говорит он, и Себастьян энергично кивает.

— До матча «Гарвард−Йель» всего ничего. Ты должна это выдержать. И тогда мы сможем от души выпить, — радостно добавляет Кристал.

— Ты прав, ты прав, — отзываюсь я, безуспешно пытаясь убедить себя, что он действительно прав. — Куда вы? — спрашиваю я, чтобы отвлечься от своих несчастий.

— О, просто идем ко мне, — небрежно отвечает Кристал.

Я не сомневаюсь, что внутри у него все трепещет.

— Желаю повеселиться, — с дьявольской ухмылкой произношу я. После Райана я ни разу не видела Кристала таким возбужденным. Возможно, Себастьян Уайз поможет ему преодолеть последствия того разрыва.

Я медленно поднимаюсь по лестнице, и мой оптимизм все уменьшается. Надежда на то, что я сдам экзамен, тает с каждой минутой: сейчас уже два тридцать. Мое падение вырвало значительный кусок времени из моего расписания.

Я распахиваю дверь и кладу тяжелый рюкзак на диван в общей комнате. Из-под двери спальни пробивается полоска света. Должно быть, Бонни не спит. Странно, обычно в полночь она уже гасит свет. Я приоткрываю дверь — Бонни сидит, ссутулившись, за своим компьютером и барабанит по клавиатуре, словно строчит из пулемета.