Бразильская история - Рэчел Линдсей Страница 24

Однако, когда она спустилась вниз, ее глазам предстала настолько обычная картина, что девушке стали смешны собственные страхи. В гостиной горел яркий свет. Хорошо обученные слуги ненавязчиво выполняли свои обязанности, а Лукас, в безупречно сшитом белом смокинге, беседовал с хозяйкой дома, держа в руке высокий запотевший стакан. Сама не зная почему, Филиппа почувствовала досаду оттого, что, столько проездив по джунглям и болотам, Лукас выглядел так, будто всего лишь провел заседание правления. Любой другой сейчас бы с ног валился, а ему все нипочем.

Когда она вошла, Лукас встал. Филиппу удивило такое проявление вежливости. Красноречивее любых слов это возводило ее в ранг гостьи такой же, как и он, а не простой секретарши. Однако первые же сказанные им слова рассеяли эту иллюзию:

– После того как я осмотрел место будущего строительства, я вижу все совершенно в ином свете. Сразу после ужина начнем работать.

Входя в дом с улицы, Гимарайнш услышал эти слова и расхохотался:

– Все соискатели контракта, приезжавшие сюда, с радостью бросались в постель, как только возвращались в дом. Кто вы, сеньор Пэджет: человек дела, мужчина или робот?

– И то и другое, – улыбнулся Лукас. – Днем я машина, а вечером – мужчина.

– Вот это мне по душе! – рассмеялся бразилец. – Не мне решать, но лично я желаю вам получить контракт.

– Я намерен заполучить его, – ответил Лукас.

Решимость, с которой он сказал это, заставила Филиппу вздрогнуть.

Решимость никуда не исчезла – заполнила его до отказа, вытеснив все остальные эмоции, когда в тот же вечер, только позднее, они вдвоем сидели в комнате, которую Гимарайнш предоставил в их распоряжение. Забыв обо всех прежних расчетах, час за часом Лукас непрерывно диктовал ей, изредка сверяясь с какими-то записями и сложными диаграммами, начерченными на листке бумаги. По мере того как заполнялись страницы блокнота, Филиппа поняла, что он разработал совершенно новый – революционный – подход к строительству плотины с учетом местности, которую он осматривал сегодня днем.

Старинные французские часы на каминной полке пробили полночь, а он все продолжал диктовать. Было уже больше двух часов ночи, когда Лукас наконец отложил свои записи и зевнул.

– Все. – Он удовлетворенно вздохнул. – Я бы сказал, что в грубом приближении это уменьшит мои первоначальные расценки процентов на восемнадцать. Поточнее можно будет сказать, когда вы напечатаете все цифры.

– Я сделаю это сейчас, – отозвалась она, – и вы сможете прочитать все за завтраком.

После недолгого колебания он кивнул в знак согласия:

– При обычных обстоятельствах я бы не стал просить вас работать ночью, но мне срочно нужны эти выкладки.

– Трех экземпляров будет достаточно?

– Вполне. И не думайте об ошибках. Если понадобится, все можно будет перепечатать уже в Рио. – Он направился к двери. – Посмотрю, не спит ли кто-нибудь из слуг. Кофе вам явно не помешает.

Через пятнадцать минут он вернулся с подносом, на котором стояли две чашки и кофейник:

– Все уже спят, но я зашел на кухню и похозяйничал немного.

Налив кофе, он передал чашку Филиппе. Она невольно задалась вопросом: много ли найдется женщин, которым он варил кофе в такой поздний час – и при таких обстоятельствах? Испугавшись этой мысли, девушка глотнула обжигающую жидкость так поспешно, что поперхнулась.

Лукас постучал ее по спине, и она торопливо отодвинулась.

– Если вы слишком устали, ложитесь спать, – сказал он.

– Вы говорите не то, что думаете!

Он улыбнулся:

– Вы правы!

– В таком случае предоставьте мне самой решить, что делать. Я смогу поспать завтра в самолете, когда мы будем лететь в Рио.

– Не выйдет. Я снова буду диктовать.

Филиппа взглянула на него и, увидев совершенно серьезное лицо, рассмеялась:

– Значит, я буду спать в самолете на обратном пути в Англию!

Лукас выпил свой кофе и поставил чашку.

– Что я точно сделаю, когда мы вернемся в Англию, так это подарю вам несколько акций «Лангленда». Вы заслужили их, Филиппа, независимо от того, получим мы этот контракт или нет.

Он вышел из комнаты. Девушка слышала звук его шагов в холле, потом на лестнице. В наступившей после этого тишине она уставилась на лист бумаги, заправленный в машинку. На одну из клавиш капнула слеза.

– Если это и означает «быть деловой женщиной», – подумала она, – можешь оставить их себе. Мне нужны объятия мужчины, а не дивиденды на счете в банке.

Когда Филиппа допечатала последнюю страницу, ночная тьма сменилась розовеющим рассветом. Она подошла к окну, отодвинула шторы и постояла, вдыхая прохладный воздух, после чего направилась к лестнице. На пути в свою комнату ей пришлось пройти мимо комнаты Лукаса. Поколебавшись, Филиппа подсунула ему под дверь папку с напечатанными листами нового тендера, чтобы он увидел, когда проснется.

Оказавшись в своей комнате, она тоскующими глазами посмотрела на кровать, но решила, что час сна – это хуже, чем совсем не ложиться. Вместо этого она постояла под душем, переоделась и спустилась вниз.

Завтрак уже стоял на столе. Сеньора Гимарайнш позвонила, чтобы принесли еще кофе, и сказала, что ее муж показывает Лукасу поместье.

– Жаль, что вы ничего не видели, пока были здесь, – вздохнула сеньора. – Надеюсь, вы скоро появитесь снова.

– Сомневаюсь.

– Но если мистер Пэджет заключит контракт…

– Возможно, к тому времени я уже не буду у него работать.

Черные глаза смотрели на нее с любопытством.

– Я бы сказала, что у него очень хорошо работать. С таким, как он, скучать никогда не придется.

– Он прекрасный начальник, – согласилась с ней Филиппа.

– Вы видите в нем не начальника. Извините, если я не права.

Чашка в руке Филиппы задрожала, и она поставила ее на стол.

– Дело не во мне. Важно, как смотрит на меня он. Для мистера Пэджета я всего-навсего секретарша.

Женщина порывисто вздохнула:

– Мужчины слепы. Женщины сами должны раскрывать им глаза.

Филиппа кивнула, но заговорить не решилась. После бессонной ночи она плохо соображала. В голове царила полная мешанина из чисел и каких-то выкладок. Меньше всего ей сейчас хотелось обсуждать Лукаса и свои чувства к нему.

Она быстро допила кофе и, сославшись на то, что нужно собраться, вернулась в свою комнату.

Подойдя к зеркалу, девушка внимательно вгляделась в свое отражение. Глаза блестели от навернувшихся слез, под глазами залегли тени. Неужели она настолько не умеет скрывать своих чувств, что даже чужому человеку ясно, кому отдано се сердце? Ох уж эти эмоциональные латиноамериканцы! Как тут не помянуть добрым словом сдержанных англичан.