Нежное притяжение за уши - Эльвира Барякина Страница 24

Когда он увидел себя в зеркале приемного покоя больницы, то невольно поморщился. Мало того, что весь бледный и прозрачный, так еще сто лет не стриженный.

За последнее время его совершенно замучили не только медпроцедурами, но и допросами. Организованное на него покушение было для следствия непостижимым и загадочным. Соболев сам неоднократно пытался придумать, за что его можно было бы убить, и не мог. У Стаса-то хоть враги были, завистники, ревнующие женщины, наконец…

Утешением в жизни было то, что Колька влюбился, и это как-то отвлекало от мыслей об убийствах, покушениях и даже о Стасе. После того, как Машуня навестила его, он только и делал, что изобретал суперплан, как отбить ее у Федорчука.

Вообще-то на эту мысль его навел сосед по палате: как-то раз после очередного посещения своей благоверной он вдруг начал размышлять о том, что любовь русских женщин основана на жалости. Сосед давно уже подметил, что когда он здоров, жена только и делает, что ругается и пилит его по всяким пустякам, но стоит ему попасть в какую-нибудь катострофу или хотя бы чуть-чуть простудится, все меняется самым кординальным образом.

Колька тоже думал над этим и решил, что вообще-то когда тебя жалеют, это не так уж плохо. Сотрясение мозга наверняка может послужить для Машуни толчком к большому светлому чувству. Подтверждением теории любви-жалости был ее визит. Конечно, негодный Федорчук сильно подгадил своим явлением… Но ведь не все еще потеряно: мозги пока еще не прошли, на темечке красовалась внушительная ссадина… Оставалось только увидеть девушку и пожаловаться ей на жизнь.

… День был сер и сумрачен, с неба накрапывала всякая мокрая мерзость, ветер рябил воду в лужах. Колька поежился и поднял воротник куртки, предчувствуя долгую дорогу домой.

Но не успел он спуститься с крыльца, как вдруг рядом с ним возникло мимолетное видение и гений чистой красоты в одном лице.

— О, привет! — выпалила Машуня, размахивая пакетом с рекламой сигарет. — Тебя уже выписали? А я так бежала, бежала… Боялась, что опоздаю. Я тебе опять продуктов принесла, а то у тебя, чай, дома-то шаром покати…

Колька ошеломленно улыбался.

«Она просто так пришла. Она просто так пришла», — принялся надоедать ему внутренний голос.

Тем временем Машуня что-то бойко рассказывала, увлекая его в сторону автобусной остановки, но Соболев не мог сосредоточиться ни на одном ее слове. Несмотря на уверения внутреннего голоса, радость буйно пульсировала в нем: неужели она передумала? Неужели решила бросить этого своего шкафообразного следователя и переметнуться к нему?

… Они запихались в забитую маршрутку, и народное течение тут же разнесло их в разные стороны. Сияя, Машуня смотрела на Кольку, подмигивала ему и строила уморительные рожицы, всем своим видом показывая, насколько тяжела доля российского пассажира общественного транспорта. А он не смел оторвать от нее взгляда. И даже дышать почему-то тоже не смел.

Наконец они добрались до дома. Поднимаясь по лестнице, Колька невольно прислушивался и присматривался ко всему, что происходило вокруг.

— Ну, открывай уже! — подбодрила его Машуня и засмеялась. — Я с тобой, так что ничего не бойся!

Ключ повернулся в скважине, и они вошли в квартиру. Здесь царил обычный беспорядок, который бывает после обысков. Все было сдвинуто, полы истоптаны, в воздухе стоял кислый запах застарелого табачного дыма. Увидев такое разорение, Колька аж вздрогнул: его чистолюбивая душа решительно не переносила бардака.

Он хотел было взяться за половую тряпку, но Машуня тут же отобрала ее.

— Ты что?! Не вздумай! Тебе вредно наклоняться! Сиди на кухне, а я сейчас буду прибираться!

Колька смиренно отдал ей орудие труда и подумал, что, кажется, его теория вовсю работает.

… Машуне до смерти нравилось проявлять благородство. Напевая себе под нос, она махала веником, стирала пыль и краем глаза посматривала на Колькины страдания, которому было очень неудобно, что девушка помогает ему приводить жилище в порядок.

Да, ее месть Федорчуку очень даже удалась, можно было гордиться. Интересно, что бы сказал драгоценный Ванюша, если бы увидел, как она убирается в квартире у Кольки? Да у него бы глаза на лоб полезли, и ревность зацвела махровым цветом! При случае надо будет ему обо всем рассказать. Пусть знает!

И кухня, и комната были уже вымыты, и она перебралась в прихожую. Здесь перегорела лампочка, поэтому пришлось убираться в темноте. Машуня аккуратно сложила в стопку раскиданные газеты и рекламные проспекты, вытерла пыль, расставила рядками обувь… И тут из одного ботинка на пол выпал здоровенный ключ с плоской головкой.

— Эй! — закричала она Кольке, чистившему у раковины картошку. — Ты помнишь, куда засунул свои ключи?

Колькин силуэт появился на фоне светлого прямоугольника окна.

— Они у меня в кармане в куртке…

— А это что? — Машуня торжествующе подняла объект за колечко и помахала им перед Колькиным носом.

— Н-не знаю, — сказал он, запинаясь. — Мой — с брелком и желтого цвета. А этот какой-то серебристый.

Что-то в его голосе настолько не понравилось Машуне, что все ее радостно-мстительно-уборочное настроение как рукой сняло.

Сама еще не зная зачем, она потребовала у Кольки чистый пакетик и, стараясь не задеть за головку, чтобы не насажать лишних отпечатков пальцев, спрятала найденный ключ внутрь. Потом они достали хозяйский экземпляр и убедились, что их бороздки один в один совпадают.

— Кому он мог принадлежать? — напряженно спросила Машуня, усадив Кольку перед собой на тахту. — Может, Стасу?

— Нет. У него точно такой же, как у меня, — растерянно проговорил он. — А почему ты спрашиваешь?

Машуня выразительно похлопала себя по лбу.

— Думать надо! Когда ты пришел домой, дверь была открыта?

— Да.

— А следов взлома на ней, между прочим, нет. Значит, преступник вскрыл замок либо путем подбора ключей, либо у него был свой дубликат. А если так, то убийца просто обронил его, когда убегал. Понимаешь?

Колька молчал, совершенно пораженный ее выводами.

— Еще один ключ был у Нонны, — прошептал он наконец. — Я не знаю, как он выглядел. Когда она переехала к нам, то брала мой, чтобы заказать и себе тоже… Но она не могла его никому передать! Я ее знаю!

У Машуни отчего-то похолодело в груди. Может быть, Нонна все-таки причастна к убийству Стаса? Добрый Бог, не допусти этого! Если это окажется правдой, то как смотреть в глаза Федорчуку?

— Завтра Маевская выходит из СИЗО, — проговорила Машуня, пытаясь взять себя в руки. — Вот мы обо всем ее и спросим.

— А может, лучше Федорчуку позвонить? — неуверенно произнес Колька.

При одной мысли об Иване в душе Машуни поднялась буря чувств.

— Вот еще! — презрительно фыркнула она. — И без него разберемся! От него все равно нет никакого толку. Он ни за что не раскроет убийство Стаса!