Влюбиться легко - Вивиан Неверсон Страница 24

– Привет, Фредерика! – воскликнула Бидди, завидев подругу. – Ну, как твой муженек поживает?

Фредерика вздохнула про себя, раскладывая на столе проспекты. Каждый Божий день Бидди приветствовала ее одним и тем же вопросом, и каждый раз девушка отвечала бодро и односложно. А толстушка расплывалась в улыбке и говорила что-нибудь вроде: «Медовый месяц – лучшее время жизни, деточка, ты не находишь?», или: «До чего славно, надо думать, сидеть на крылечке под звездами с молодым супругом на этой вашей роскошной ферме!», или: «До чего же я рада за тебя, что все так отлично сложилось!».

Спустя несколько недель при всей ее любви к Бидди замечания подруги стали действовать Фредерике на нервы.

– Неплохо поживает, – заверила она. – Работает не покладая рук.

– И тебе, небось, отдохнуть не дает, – подмигнула Бидди, и девушка улыбнулась в ответ, подавляя желание завизжать.

Жить с Коном под одной крышей оказалось чрезвычайно приятно. Май закончился, настал июнь, и отношения молодоженов вошли в устоявшуюся, привычную колею. Коннор не уставая нахваливал ее стряпню. И общества своего не навязывал, насколько такое возможно в тесном двухкомнатном домике; неважно, что уж он там говорил поначалу насчет невозможности соблюдать границы. Вечерами девушка с удовольствием усаживалась рядом с ним перед телевизором; оказалось, что вкусы у них одинаковые. Оба обожали исторические фильмы и комедии и терпеть не могли скандальные интервью со знаменитостями и телевикторины. А еще оба упоенно смотрели скачки, Коннор с удивлением обнаружил, что его жена способна перечислить родословные фаворитов чуть ли не до десятого колена, а названия популярных ипподромов у нее от зубов отскакивают.

С тех пор как они обосновались в домике управляющего, Коннор успел починить водопровод и залатать протекающую крышу, так что коттедж стал вполне пригодным для жилья. А Фредерика посадила у входа маргаритки, а над входом повесила венок. Пустяки, казалось бы, но дом преобразился на глазах.

Всякий раз, когда молодые люди отправлялись в город, Коннор держался с женой исключительно предупредительно и нежно, убедительно разыгрывая роль любящего мужа. Даже когда прохожие глядели на них во все глаза, он словно ничего не замечал. А вскоре и Фредерика научилась следовать его примеру. И тогда, к ее изумлению, люди перестали на них оглядываться. Нет, наверняка сплетничали вовсю, но оглядываться перестали.

Так что днем Фредерике не на что было жаловаться. А вот ночью…

Дело в том, что после инцидента в турагентстве молодые люди по взаимной договоренности отказались от «раздельного проживания». Глупо кому-то одному мучиться на неудобном узком диване, когда к их услугам широкая двуспальная кровать. Фредерика поняла, что вполне доверяет мужу. А Коннор недвусмысленно дал понять, что уважает ее решение и не намерен больше настаивать на супружеских правах.

Каждую ночь, когда он выключал свет и забирался под одеяло, сердце девушки беспомощно ёкало. Притом что О'Салливан честно держал свое слово и отношения между ними оставались чисто платоническими, Фредерика не могла не думать о его поцелуях и о том, как хотелось бы ей испытать их снова. Но как только в голове девушки возникала эта мысль, она гнала ее прочь, потому что спустя столько месяцев ей по-прежнему не удавалось заглушить в сознании громкий, обвиняющий голос матери.

Всякий раз, когда под Коннором поскрипывал матрас, звук этот пробуждал во Фредерике поток фантазий, и тут же накатывало чувство вины. Тогда девушка проклинала себя за то, что терзается угрызениями совести. И злилась на мать за то, что та выработала в ней комплекс вины. И осуждала себя за недобрые чувства к матери… и снова изнывала от стыда.

– Кон… – окликнула она мужа как-то раз уже после того, как потушили свет.

Он заворочался, повернулся к ней.

– Да?

– Как думаешь, можно любить человека и одновременно ненавидеть?

Но едва слова эти сорвались с языка, как Фредерика уже горько пожалела о собственной болтливости. Что подумает Кон? Что любой подумал бы о таком вопросе? Но тут раздался его голос – спокойный, ровный, без тени осуждения.

– Не знаю. А кого ты имеешь в виду?

Фредерика надолго умолкла. А затем чуть слышно прошептала:

– Маму.

И снова в воздухе повисло молчание. Наверное, Коннор считает ее сумасшедшей. Наверное, у нее и впрямь с мозгами не все в порядке.

Но он придвинулся ближе.

– Знаешь, я вовсе не так устал, как тебе кажется. Может, расскажешь мне про нее подробнее?

За всю свою жизнь Фредерика ни разу не осудила мать в разговоре с самой собой или с другими. И теперь чувствовала себя так, словно вот-вот совершит смертный грех.

– Она… моя мать, и я любила ее, но… – Девушка резко выдохнула и зажмурилась, не зная, как облечь в слова обуревающие ее чувства.