Рождественский пес - Даниэль Глаттауэр Страница 24

Катрин проснулась и спросила себя — зачем? Начинался день, о котором она еще с закрытыми глазами могла сказать, что он не станет светлее, даже когда она их откроет. В такие дни крохотный, теплый и уютный мир под одеялом приходится приносить в жертву сознанию того, что за пределами этого мира нет ничего более приятного, чем исполнение долга. В такие дни сто раз убеждаешь себя в том, что ты вытянул счастливый билет, что у тебя все в порядке, что тебе не на что жаловаться. Это самое мерзкое свойство таких дней — они душат тебя неотступной тоской с момента злополучного пробуждения до спасительного возвращения в постель следующей ночью, а жаловаться ты не смеешь, потому что вытянул «счастливый билет».

Например, ты — ассистент офтальмолога и счастливый обладатель права в течение шести часов стоять у оптико-социального конвейера и при этом обязан с помощью некоего незримого гаечного ключа в нужный момент поворачивать в своем мозгу гайку, отвечающую за хорошее настроение, чтобы в соответствии с требованиями высококачественного обслуживания пациентов убедительно демонстрировать им, сколько веселья и жизненной энергии можно выжать из такого вот мерзопакостного, мрачного декабрьского дня. В награду за это ты в лучшем случае получаешь комплимент своим ослепительно-белым зубам или зеленым глазам, как в рекламных роликах, но чаще — зависть, поскольку депрессивно-пришибленные пациенты думают, что ты, улыбающийся и брызжущий жизненной энергией даже в такие мрачные дни, вытянул особенно «счастливый билет».

Катрин проснулась и почувствовала острое желание немедленно съесть кусок грушевого пирога, чтобы перебить горький вкус проснувшейся вместе с ней предрождественской тоски. Она была упряма, как ребенок, она раздраженно ворочалась в постели, и ей хотелось плакать, оттого что в начале этого пустого, бессмысленного дня рядом не было никого, кто сунул бы ей в рот кусок грушевого пирога и ласково провел рукой по волосам. Почему он не звонит? Почему не повторяет своего приглашения? Сейчас, в этот самый момент? Чего он ждет? В ее распоряжении всего час. Она ведь вытянула «счастливый билет» и уже через считаные минуты сможет приветствовать первого из двух десятков предстоящих ей пациентов.

Мейл Макса она получила поздно вечером. Да, она с удовольствием прогулялась бы с этой собакой и ее хозяином по парку Эстерхази, ей нравился этот Курт, который ничего не делал, и этот Макс, хотя он ничего не делал. Или как раз именно потому, что он ничего не делал? Ей нравился туман — но только когда она была не одна (иначе он пугал ее своей обволакивающей грустью), ей нужно было сопровождение. И не какое-нибудь, а только такое, которое не доставляло бы ей дискомфорта. Это была бы прекрасная прогулка, а потом они могли бы вместе чего-нибудь выпить. Да, например, глинтвейна — почему бы и нет? И у нее запылали бы щеки. Ну и что? Ничего страшного. С Максом она вполне могла себе такое позволить, не стесняясь дурацкого вида.

Но вместо прогулки она весь вечер проторчала у Беаты, в порядке оказания экстренной психологической помощи. Джо рассказал Беате о своей очередной подружке. Катрин посоветовала ей наконец бросить его. Та спросила, что она делает не так. Катрин подумала: «Все» — и сказала: «Все образуется». Традиционная церемония утешения продлилась три часа. Между делом, в награду за свой психологический труд, Катрин получила порцию спагетти болоньезе а-ля Беата. В итоге она ушла домой голодная и пустая.

Вечером Макс оставил ей устное сообщение на автоответчике: «Курту срочно нужно на прогулку. Так что долго мы тебя ждать не сможем». Катрин сохранила это сообщение и прослушала его три раза подряд. А перед сном еще раз. Оно ей очень понравилось. У Макса был приятный голос. Ребенком она любила прикладывать к уху музыкальную шкатулку. Приблизительно так же звучал для нее голос Макса. У этого голоса была какая-то особенная мелодия. Нет, что ни говори — он очень симпатичный парень. И у него милая, спокойная собака.

В приемной сидел Аурелиус. Это было вполне в духе наступившего дня. Катрин мгновенно узнала его по манере читать газету. Если у какого-нибудь скульптора кончится запас эффектных поз, ему достаточно будет лишь взглянуть на Аурелиуса, читающего газету, — и идеальная модель устрашающего памятника представителя интеллектуальной элиты у него в руках!

Величественным жестом расположив левую руку перед грудью и образовав из ее пальцев воронку, читающий Аурелиус водрузил в нее локоть правой руки, указательный палец которой застыл в нескольких сантиметрах от слегка наклоненного в сторону виска, в то время как большой палец покоился в ямке подбородка. На сосредоточенном лице читающего Аурелиуса, казалось, застыла гримаса боли. Это был образ человека, который читает, чтобы мыслить, и которому мышление неизбежно должно причинять боль, поскольку его мозг уже до отказа набит знаниями и житейской мудростью.

Итак, он читал газету — а это всегда была самая огромная газета, какую только можно купить, — и новые взгляды и точки зрения непрерывным потоком лились в его уже переполненные информацией ганглиозные клетки… [14]Эту претерпеваемую Аурелиусом муку, эту гримасу боли можно было видеть невооруженным глазом. Облегчить свои страдания он мог лишь одним способом — поделиться познаниями со слушателями, рассказать им немного об окружающем их мире. Однако приемная офтальмологической клиники была не самым подходящим местом для восполнения пробелов в знаниях духовно недоразвитой публики. Поэтому он читал про себя, молча страдая от избытка мудрости, и ждал своей очереди на прием.

Катрин, конечно же, знала, что он пришел ради нее. С тех пор как между ними все кончилось — то есть с тех пор как Катрин стало ясно, что между ними ничего не начнется, — он приходил каждые две-три недели. Сначала он предварял свои визиты невербальными сообщениями в виде темно-красных роз, доставляемых посыльным ей на дом, чтобы на следующий день преподнести еще более оригинальный сюрприз, лично засвидетельствовав ей свое почтение. Но после того как Катрин два раза подряд оказалась «к сожалению, не одна» и не пустила его дальше переговорного устройства, он изменил тактику и стал являться в клинику доктора Харлиха. Для него это обернулось несомненным преимуществом, которое заключалось в том, что здесь ей приходилось смотреть ему прямо в глаза, говоря:

— Аурелиус, ты знаешь, я к тебе очень хорошо отношусь, но между нами ничего быть не может.

За это он платил через больничную кассу.

Роман с Аурелиусом закончился ровно год назад (продлившись одиннадцать дней). Они познакомились в торговом центре «Юг». Санта-Клаус, раздававший посетителям рекламные ваучеры, свалился с ног. Дети смеялись, взрослым тоже понравился веселый рекламный трюк. Катрин склонилась над лежавшим на полу Санта-Клаусом и сняла с него искусственную бороду. В нос ей ударил крепчайший запах рома. Санта-Клаус был мертвецки пьян и не подавал признаков жизни.

— Здесь есть врач? — крикнула Катрин в удивленно-возмущенную толпу.