Время повзрослеть - Джеми Аттенберг Страница 23

«Хорошее начало», — подумала я. Затем Морти в красках описал три отдельных эпизода борьбы с раком, два из которых едва не стоили ему жизни, полное выздоровление после каждого, потерю отца, потом матери, финансовые передряги, которые, к счастью, разрешились как нельзя лучше. И все же его жизнь, по сути, была борьбой, а Бетси всегда находилась рядом, поддерживая его.

— Спасибо Господу за Бетси, — добавил он в завершение.

— Он забыл упомянуть, что перетрахал половину медсестер, ухаживавших за ним во время болезни, — заметила мама.

— В таком случае зачем вообще ему дали слово? — возмутилась я.

— А как думаешь, кто все эти годы оплачивал счета Бетси, пока она маршировала, протестовала и занималась волонтерской работой? Он выписывал чеки на огромные суммы, стоило ей только попросить.

Я проводила Морти взглядом. Он слегка оступился, спускаясь с подмостков, и несколько человек в переднем ряду с готовностью вскочили с места, чтобы помочь ему удержать равновесие.

— Морти — отвратительный тип, — сказала мама. — Но он свое заплатил.

Мужчина с передней скамьи продолжал смотреть на меня. Боже, сколько ему может быть сейчас: семьдесят? восемьдесят? И как же его звали… Филипп, Фредерик, Фостер, Феликс? Точно, Феликс. Да я тебя до смерти затрахаю, Феликс.

На этот раз за кафедрой оказалась седовласая женщина в очках по имени Дебора — третья супруга Бетси. На ней было ведьминское черное платье с россыпью черных блесток, она обладала выдающимся бюстом — так и хотелось на него забраться.

— Она ведет активную деятельность в своем храме и вне себя от ярости, что служба проводится не там, — шепотом сообщила мама. — Но Бетси любила именно эту церковь. Так или иначе, они уже давно расстались. Так что у нее нет никаких прав распоряжаться здесь.

Дебора прочла кадиш ^[18]. По ее щекам текли слезы. Она завоевала публику. Я тоже прослезилась.

Бетси была замечательной. Она помогала с уборкой на следующий день после вечеринок, хотя сама в них практически никогда не участвовала. «Э, лучше дома посижу, — говаривала она. — Может, часок на вечеринке и интересно. А дальше — все то же самое».

По окончании школы и колледжа я получила в подарок от Бетси чеки на крупные суммы. Сколько себя помню, я была желанным гостем в ее доме на День благодарения. Казалось, она всегда что-то пекла, а потом подбрасывала коробочку с угощением к нам в дом. Волосы она заплетала в две седые косы, к ее округлому животу всегда было приятно прижаться, и от нее пахло травой, сандаловым деревом и сладкой сахарной корочкой.

Наконец настала очередь моей матери. Она выглядела великолепно — голубоглазая, с чуть седоватыми, коротко подстриженными волосами, стройная, глубокомысленная, сексуальная.

— Позвольте рассказать вам о Бетси, — начала она. Она говорила о том, что они были просто подругами, не более, не родственницами, не супругами. — Но мы знали друг друга сорок лет и были очень близки.

Мама рассказала, как Бетси помогала ей и другим пережить жизненные потери, и ей удалось сделать это, не упомянув ни одного конкретного события. Она заявила, что Бетси действительно была примером для подражания, беспокоилась о других больше, чем о себе самой. Ее всегда волновали общественная справедливость и состояние мира, и она предпринимала активные шаги для решения его проблем. Но также, заметила мама, с ней можно было хорошо провести время. Она обладала неброским чувством юмора. С таким человеком, как она, любой хотел бы оказаться рядом на вечеринке. Потом мама процитировала Элис Рузвельт Лонгворт ^[19]: «Если вы не можете сказать ничего хорошего о присутствующих, садитесь рядом со мной». Помолчав, она выдала ключевую фразу:

— Как бы я хотела, чтобы Бетси оказалась здесь прямо сейчас и села рядом со мной! Она уж точно нашла бы что сказать о каждом из вас. — По залу прокатился смех. — В ее жизни было много любви, — три брака, ой-вей! — и верю, что каждого супруга она любила по-настоящему. — Мама сделала паузу, чтобы встретиться взглядом со всеми бывшими супругами Бетси. — Она появилась в вашей жизни тогда, когда вы в ней больше всего нуждались. — Мама едва не добавила что-то еще, но, к моему разочарованию, так и не сделала этого. — Но она была счастлива и сама по себе. Ей нравилось быть собой. И именно этому я у нее и научилась: жить с собой.

В зале прокатилась волна облегчения. Люди одобрили речь аплодисментами. Это показалось неуместным, но мама действительно была в ударе. У меня от этого закружилась голова.

Было сложно поверить, что на этом служба не закончилась и кто-то еще захотел высказаться. Но вот заиграла джазовая группа, запела солистка, несколько родственников взяли слово. А потом наконец настало время угощения. Все встали, и я увидела, как Феликс поднялся, тяжело опираясь на трость. Я могла бы выбить ее у него из-под руки — бах! — и от Феликса осталась бы кучка обломков. Но я лишь наблюдала, как он ковылял прочь из зала, ни с кем не прощаясь. Я даже не знала, был ли он тем, за кого я его принимала. Он мог быть призраком всех тех мужчин.

Мы проследовали в приемную за алтарем. Всюду стояли подносы с горами копченого лосося, ржаным хлебом, каперсами и луковицами, а еще крошечными яичными закусками, выпечкой, открытыми пирогами с начинкой, тонко нарезанной острой копченой ветчиной, свернутой в трубочку, и сверкающими, как жемчужины, ломтиками моцареллы. В небольшом баре, расположенном в углу, можно было угоститься розовым вином и шардоне, а на дальнем столе виднелся какой-то крепкий напиток янтарного цвета. Я не могла решить, с чего начать: с еды или напитков. Жажда мучает меня с подросткового возраста, но там, откуда я родом, мои предки столетиями испытывали голод.

— Смотри не прозевай салат из белой рыбы, — сказала мама, — он великолепен.

Мы щедро наполнили тарелки едой и стояли, прислонившись к стене. Из окна над нами падали солнечные лучи, пересекая зал.

— Достойная трапеза, — заключила я.

— Еще бы, — согласилась мама. — Думаю, Морти обо всем позаботился.

— Ясно, что не Корбин.

— От него толку никакого, — заявила мама. — Морти может вести себя как ребенок, но он хотя бы взял себя в руки.

— Тебе вообще мужчины нравятся? — спросила я.

— Не знаю. Может, иногда, — ответила она.

— Вот и у меня так же.

Я вдруг поняла, что мама смогла это пережить. Пусть и не только своими силами, однако кто справляется в одиночку? Но сам факт — то, как она наблюдала за этими мужчинами, то, как она стояла со мной в нашем крошечном уголке, — глубоко взволновал меня. Боже мой, что, если бы я просто простила ее? Что, если я тоже готова? Если я примирилась с собой? Если я справилась? А затем я подумала: хорошо, что я отказалась от услуг своего психотерапевта. Я выкарабкалась сама.