Кирклендские услады - Виктория Холт Страница 23

— И вы… вы считаете, что ваши предостережения… решили дело?

— Мне кажется, что такое предположение логично. А как вы считаете, миссис Рокуэлл? В прошлом между вами были… э… э…

Я дотронулась до полуразвалившейся стены и ответила голосом таким же холодным, как эти камни:

— Я не считаю, что ваш разговор с моим мужем мог привести его к самоубийству.

По-видимому, мой ответ удовлетворил доктора.

— Я бы очень не хотел думать, будто мои слова могли…

— У вас не должно быть никаких угрызений, — добавила я. — Вы сказали Габриэлю то, что сказал бы любой другой врач.

— Я подумал, что, может, в этом причина…

— Вы не возражаете, если мы повернем назад? — спросила я. — По-моему, похолодало.

— Простите меня. Не следовало вести вас сюда. Вас знобит из-за потрясения, которое вы перенесли. Боюсь, я напрасно обсуждал с вами эти… эти щекотливые вопросы, как раз когда…

— Наоборот, вы были очень великодушны. Но я так ошеломлена, я все еще не могу поверить, что вчера в это самое время…

— Это пройдет. Поверьте, я знаю, что говорю. Вы так молоды! Вы уедете отсюда… Во всяком случае, мне так кажется… Ведь не останетесь же вы здесь, в этом медвежьем углу, правда?

— Я не знаю, как поступлю. Об этом я еще не думала.

— Конечно, не думали. Я хочу сказать, что перед вами вся жизнь. Пройдет несколько лет, и все, что случилось, покажется вам дурным сном.

— Есть дурные сны, которые никогда не забываются.

— Ну что вы, не нужно впадать в мрачность. Трагедия еще слишком свежа, она гнетет вас. Завтра вам уже немного полегчает, и с каждым днем будет все легче и легче.

— Вы забываете, что я потеряла мужа.

— Знаю. Однако… — Доктор улыбнулся и дотронулся до моей руки. — Если я могу чем-нибудь помочь…

— Благодарю вас, доктор Смит. Я не забуду вашу доброту.

Мы вернулись к дому и молча пошли по лужайке. Когда мы подошли к дверям, я взглянула вверх, на балкон, и постаралась представить, как все произошло. Ведь Габриэль сидел у меня на постели, строил планы насчет поездки в Грецию, настаивал, чтобы я выпила горячего молока, а когда я уснула, он, значит, вышел на балкон и бросился вниз? Я содрогнулась.

Не верю, не может быть. И когда доктор мне ответил, поняла, что произнесла эти слов вслух.

— Вы имеете в виду, что не хотите верить? Иногда это одно и то же. Не беспокойтесь, миссис Рокуэлл. Надеюсь, вы видите во мне не просто семейного врача. С Рокуэллами меня связывает тесная дружба, а вы теперь — член этой семьи. Так что, пожалуйста, помните: если вам понадобится мой совет, буду счастлив дать его вам в любое время.

Я почти не слышала доктора. Я смотрела на резьбу, украшающую дом, и мне казалось, что черти злорадно ухмыляются, а ангелы горюют.

Когда я вошла в холл, мной овладело такое чувство одиночества, что у меня невольно вырвалось:

— А Пятница так и не вернулся!

Доктор недоумевающе посмотрел на меня, и я догадалась, что, вероятно, он не знает об исчезновении собаки. Ведь из-за случившейся трагедии кто стал бы сообщать ему об этом?

— Я должна найти его, — настаивала я.

И, оставив доктора, поспешила на половину слуг узнать, не видел ли кто Пятницу. Но никто его не видел. Я обошла весь дом, выкрикивая его имя. Ответа не было. Так я потеряла и Габриэля, и Пятницу… обоих… вместе.

Состоялось разбирательство, и было вынесено решение, что Габриэль покончил с собой в результате временного помешательства. Хотя я упорно твердила, что он прекрасно себя чувствовал и мечтал о нашей поездке в Грецию. Доктор Смит объяснил, что Габриэль страдал сердечным заболеванием и это его угнетало. По мнению доктора, женитьба открыла Габриэлю глаза на всю тяжесть его недуга, что привело к депрессии и толкнуло на самоубийство.

По-видимому, объяснение сочли вполне убедительным, и вердикт вынесли без всяких колебаний. Я присутствовала на разбирательстве, хотя доктор Смит советовал мне не ходить.

— Вы только еще больше расстроитесь, — сказал он.

Руфь была с ним согласна. Но я уже оправилась от первого потрясения и чувствовала, что к моему горю примешивается негодование. Ну почему, задавала я себе вопрос, почему они так уверены, что Габриэль покончил с собой?

И сама себе отвечала: «А как же он мог погибнуть? В результате несчастного случая?» Я старалась представить, что могло произойти. Слишком далеко перегнулся через парапет и упал? Упал? Но возможно ли это?

Должно быть, так оно и было, другого правдоподобного объяснения мне найти не удавалось. Снова и снова я старалась вообразить, как это случилось. Допустим, Габриэль вышел на балкон, как часто бывало. И что-то внизу привлекло его внимание. Но что? Пятница! — вдруг осенило меня. Что, если он увидел внизу Пятницу, стал звать его, и забывшись, слишком низко нагнулся?

Но вердикт уже вынесли, и мне никто не поверит. Решат, что новобрачная, став вдовой, обезумела от горя.

Я сообщила о смерти Габриэля отцу, и он приехал на похороны. Узнав, что он едет, я обрадовалась, надеясь, что отец сможет меня утешить. Как ребенок, я ждала, что горе сблизит нас, но, едва увидев отца, убедилась в своей наивности. Он был так же далек от меня, как всегда.

И хотя перед тем, как мы пошли в церковь, он постарался найти возможность поговорить со мной, я чувствовала, что этот разговор для него — тягостная необходимость.

— Кэтрин, — спросил он, — каковы твои планы?

— Планы? — недоумевающе повторила я, потому что не думала о будущем. Я потеряла тех единственных, кто любил меня, обоих сразу, ведь с каждым днем оставалось все меньше надежды найти Пятницу. И думать я могла только о своей потере.

Отец, по-видимому, пришел в некоторое раздражение:

— Ну да, планы. Тебе необходимо решить, что ты теперь собираешься делать: останешься здесь или вернешься…

Никогда в жизни я не чувствовала себя такой одинокой. Мне тут же вспомнилось, как заботился обо мне Габриэль, как старался не расставаться со мной ни днем ни ночью. Мне казалось, что если бы вдруг вернулся Пятница и, прыгая вокруг меня, стал проситься на руки, тогда я еще, может, и могла подумать о будущем. И я сухо ответила:

— Пока у меня нет никаких планов.

— Может быть, сейчас еще рано говорить, — устало произнес отец, — но, если захочешь вернуться, разумеется, приезжай…

Я отвернулась. Я боялась заговорить.

Как тяжко было видеть похоронную процессию: катафалк, кареты, лошадей в плюмажах и бархатных покрывалах и сопровождающих, с ног до головы облаченных в черное. Габриэля похоронили в фамильном склепе, где уже покоилось множество его предков. Мне подумалось, что и те двое, погибшие так же, как и он, вероятно, похоронены здесь.