Ночная княгиня - Елена Богатырева Страница 23

Когда простыня отлетела в сторону, девушка вздрогнула всем телом и закусила губу. Зи-Зи взяла Сашу за руку и подвела к постели. Она усадила его на край, заставила раскрыть ладонь и стала водить ею по обнаженному девичьему телу. Девушка смотрела Саше прямо в глаза, все так же закусив губу, словно о чем-то просила.

— Ты знаешь-аешь-аешь, чего-о-о она хо-чет-очет-очет?

Пока до Саши долетел этот вопрос, Зи-Зи уже протягивала ему раздвоенную плетку. «Бей!» То ли она приказала ему, то ли он сам, не дожидаясь ее слов, слегка замахнувшись, опустил короткое жало плетки на грудь девушки. «Еще!» Он не заставил себя упрашивать. Это было чудное зрелище — как она извивалась и сладострастно стонала под его ударами, как ее тело покрывали короткие красные полоски. Ему показалось, что еще минута — и его разорвет накопившееся изнутри напряжение. В этот момент чьи-то умелые руки быстро стали расстегивать его одежду…

— Где он?

— Спит.

— Как прошло?

— Замечательно. Он ведь сын своего отца. — Зи-Зи прижалась покрепче к Герману, но тот отстранился.

— Я хочу посмотреть на него.

Зи-Зи провела Германа через залу в комнату, где на огромной кровати крепко спал, заботливо укрытый теплым одеялом, мальчик. Лицо его было бледным, лоб покрыт капельками нота, а из чуть приоткрытого рта вырывалось прерывистое, с хрипотцой дыхание.

— Не переборщила с опием? — строго спросил Герман, не отрывая глаз от мальчика.

— Что ты, ему и половины хватило…

— Смотри!

— Что теперь?

Герман осторожно закрыл дверь в комнату и пошел обратно через залу.

— Теперь привечай его почаще, балуй. Но чтобы никакой сердечности. Он должен стать мужчиной без сердца…

— Как ты? — спросила Зи-Зи с легким вызовом.

Он посмотрел на нее и улыбнулся.

— Неужели ты обо мне такого мнения? Пойдем-ка я докажу тебе обратное.

Зи-Зи тихо застонала и, опираясь о его руку, всем телом привалившись к нему, заглянула украдкой Герману в глаза. Взгляд был отстраненный и такой же холодный, как обычно. Она не занимала в его сердце и десятой толики места. Просто нужна была женщина — не все ли равно какая. Случайно ею оказалась Зинаида. А теперь он хочет, чтобы и мальчик… «Ну нет. Мальчик таким не станет! Чтобы не пришлось кому-нибудь еще так же мучиться…» — решила Зи-Зи.

Зи-Зи любила Германа с того рокового вечера, когда он впервые ввалился к ней в дом. Он принес с собой облако морозной декабрьской ночи с привкусом гари. Ввалился он, похоже, наугад, уходя от погони то ли реальной, то ли воображаемой. Готов был и напугать, и умолять хозяйку впустить его, оставить на ночь. Но ни пугать, ни уламывать не пришлось. Когда Герман узнал, что попал в дом свиданий, он с облегчением прошептал: «Ну и везет!»

Тогда, в тридцать седьмом году, семь лет назад, он накуролесил здесь основательно. Было в сто жизни нечто такое, что не давало ему покоя, делало необузданным в мести неизвестно кому.

Зи-Зи и сама не была ангелом, но только после знакомства с Германом впервые задумалась о Боге, стала захаживать в Преображенскую церковь и раздавать милостыню убогим и старухам на паперти. Ей хотелось хоть немного смягчить ту участь, которая, она была в этом уверена, ожидает ее на том свете. Хотя бы совсем немного…

В ее обители бывали разные мужчины, но таких Зи-Зи никогда не встречала. Ей тогда исполнилось тридцать, она забросила свое ремесло и взяла в дом двух сироток, обучив искусству любодейства, но рассказывать об этом Герману не стала. Предложила свои услуги.

В услугах подобного рода в ту минуту он, замерзший и перепачканный сажей, не нуждался, но отказываться не стал, и по прошествии трех четвертей часа она была влюблена в него без памяти. Профессиональное чутье не подвело ее: как мужчина он оказался не то чтобы на высоте — на недосягаемой высоте. И это при отсутствии возбуждения или сколько-нибудь сильного желания обладать женщиной.

Каков же он в подлинной страсти? Этот вопрос не давал ей покоя все эти годы. Она так и не стала его «подлинной страстью». Впрочем, утешало, что на всех женщин он смотрел одинаково холодно. Но ведь когда-то она должна была вспыхнуть, его страсть…

Он тогда прожил у нее три дня, выспрашивая про знакомых, родителей, домочадцев. Его интересовали странные подробности ее жизни, многое из того, что и в голову не придет рассказывать постороннему человеку. За эти три дня она превратилась в его цепного пса, готового исполнить все, что взбредет ему в голову. Это она-то, независимая и гордая Зи-Зи, которой клиенты пеняли за ее заносчивость и непокорность.

Он приказал ей подыскать более просторное помещение и подсказал, где искать и к кому обратиться. «Одну комнату оставишь за мной», — сказал он ей, протягивая несколько ассигнаций. Руки у нее задрожали. Но не при виде денег, а потому, что он дал ей понять, что собирается то ли навещать ее, то ли и вовсе поселиться в ее доме. Она справилась с его поручением и получила второе: императорский дворец…

Она как услышала, так и обомлела. Вспомнила, что именно в тот день, когда он впервые появился на ее пороге, пахнущий дымом и весь в копоти, именно в тот самый день, как сказывала потом соседка, полыхнул Зимний дворец. Три дня бушевал пожар, и соседка звала ее смотреть на зарево…

Он приказал Зи-Зи одеться торговкой и покрутиться на набережной с самодельными пирожками, посмотреть, послушать, что говорят. Перед дворцом было довольно народу, многих одолевало любопытство. Во всем винили нерадивых истопников, а иные до хрипоты доказывали, что во всем виноват архитектор Монферран, снабдивший дворец деревянными перекрытиями, — одной искры хватило, чтобы пламя взметнулась до потолка. Но тех, кто болтал про Монферрана, сторонились, узнавая в них шпионов Третьего отделения, рыскающих в толпе.

Говорили еще про карающую десницу Господню, про неудачное вступление императора на престол, про месть духов повешенных цареотступников. И только эти сведения заинтересовали Германа по-настоящему, когда Зи-Зи пересказала ему то, что видела и слышала. Она поведала ему, где выставлены посты и сколько человек ходит в наряде, и про то, что шпики шныряют в толпе, тоже не позабыла рассказать.

Он заключил ее в объятия тогда, и ей стало все равно, кто этот необыкновенный человек, дерзнувший — а она по лицу поняла, что дерзнувший, — покуситься на неприкосновенное, поджечь императорский дворец. Только сам дьявол был способен на такое. Но пусть он и сам дьявол, его любовь не становилась от этого менее сладкой.

Выждав и по-прежнему не показывая носа на улицу, Герман приказал ей как-то принести ему перо и чернила, быстро написал несколько строк на листе и попросил немедленно доставить на почту. По дороге она не удержалась — прочла. Нет, не следов страшных преступлений она искала, ей тогда повсюду мерещились соперницы. Это только года два спустя она смело представляла ему своих новых девочек и спрашивала мужского совета на их счет. Привыкла к тому, что он смотрел холодно, отвечал кратко и, давая девочкам самые лестные характеристики, добавлял ей наедине: «Выгодное приобретение. Эта ундина озолотит тебя со временем». Его интересовали только деньги.