Победа Элинор - Мэри Элизабет Брэддон Страница 23

История, рассказанная Ричардом Торнтоном Элинор Вэн, была простым повторением несчастной истины. Веселый и беззаботный мот, переживший свои лета и истративший три богатства, кончил свою жизнь собственной отчаянной рукой в кофейной близ Сент-Антоанской заставы.

Между другими обычаями века, в котором жил Джордж Вэн, преобладала картежная игра. Сангвинический характер Вэна был именно того свойства, которое привлекает человека к картежному столу и держит его под демонскими чарами рокового зеленого сукна, заставляя надеяться, когда нет никакой надежды до тех нор, пока карманы его опустеют и он должен уходить в отчаяние, не имея денег на проигрыш.

Это был порок в жизни Джорджа Вэна. Он старался вознаградить свою ежедневную расточительность самыми сумасбродными картежными спекуляциями, тонкими соображениями игрока, которые так непогрешимы в теории и так разорительны на практике. Элинор никогда этого не знала. Если отец ее не приходил по ночам, и она должна была ждать его много часов в неизвестности и недоумении, она не знала, почему он не приходит, или зачем он бывает гак часто несчастен и уныл, когда возвращается домой. Другие могли угадывать причину полуночных отсутствий старика, но они были слишком сострадательны, чтобы рассказывать правду девочке. В Париже, в чужом городе, где у него было мало знакомых, старый порок сделался сильнее, и Джордж Вэн проводил ночь за картами в каких-нибудь нечестных местах, куда его заманивали его неблагородные сообщники. Он заводил странные знакомства в эти дни его упадка, как это часто бывает с бедными людьми.

Он проигрывал беспрестанно, его обманывали без всякой совести, но вспомните, что его жизнь была очень скучная, он жил для света, и общество, какого бы то ни было рода, было решительно для него необходимо. С подобными-то людьми провел он ночь перед своей смертью. Подобные-то люди украли у него деньги, которые, если бы пс несчастная случайность, были бы в целости переданы содержательнице пансиона в Булонском лесу.

Смерть старика возбудила мало внимания в Париже. Публичные игорные дома были закрыты давно по распоряжению правительства, и уже нечасто случалось, чтобы доведенные до отчаяния люди простреливали себе голову на том самом столе, на котором они только что проиграли свои деньги, но все-таки все знали очень хорошо, что в блестящем городе много играли в карты, в кости и бильярд — и самоубийство картежника не могло расстроить никого.

Мистрис Баннистер написала холодное письмо в ответ на то, в котором Ричард Торнтон извещал ее о смерти ее отца и прислала вексель на контору Блоунта на сумму, которую она считала достаточной для похорон старика и для содержания Элинор в продолжение нескольких недель.

«Я посоветовала бы ей вернуться в Англию поскорее, — писала вдова маклера. — Я постараюсь найти ей какое-нибудь приличное место надзирательницы за детьми или ученицы модистки, может быть, но она должна помнить, что я надеюсь, что она будет сама содержать себя и она не должна ожидать от меня никакой помощи больше. Я исполнила мой долг к моему отцу с значительной потерей для себя, но с его смертью всякое притязание на меня прекращается.»

Джорджа Вэна похоронили, в первые дни болезни его младшей дочери, между заброшенными могилами. Ричард Тортон заказал грубый крест одному из каменщиков близ кладбища. Джордж Вэн мог бы быть похоронен, как безымянный самоубийца, если бы случай не привел Ричарда Торнтона в морг, где он узнал отца Элинор в неизвестном мертвеце, которого последним принесли в это мрачное убежище, потому что у Джорджа Вэна не было бумаг, которые могли бы подать ключ к его личности во время его смерти.

Утро после того тихого сентябрьского дня, в который Элинор Вэн узнала подлинную историю смерти ее отца, синьора Пичирилло в первый раз заговорила серьезно о будущем. В нервом пылу своей горести Элинор Вэн не подумала о своем отчаянном положении, не подумала и о жертвах, приносимых ей синьорой и Ричардом. Она ни разу не вспомнила, что они оба остаются в Париже только для нее, она знала, что они тут, она видела их ежедневно и видеть их, как ни были они добры и ласковы, было тяжело и утомительно для нее, как видеть все на свете.