Гордая американка - Жюльетта Бенцони Страница 23

Велико же было его удивление и облегчение, когда он, прибыв в «Ритц», удостоверился, что Александра успела обзавестись друзьями, вполне способными освободить его от тягостной повинности. Приветствуя их, он расплылся в такой блаженной улыбке, что Орсеоло, догадавшись о причине, отозвал его в сторонку.

– Не помню, чтобы раньше встречи с нами доставляли вам такую огромную радость. Держу пари, что вы уже слышите паровозный гудок и слышите стук колес поезда, который доставит вас в Авиньон.

– Не стану притворяться, что это не так. Видите, как я откровенен? Так поверьте заодно, когда я скажу, что я несказанно рад и встрече с вами. Вы и ваша несравненная супруга очень близки сердцу отшельника, каковым я являюсь.

– Тогда докажите это и останьтесь еще на несколько дней! После этого мы с радостью займемся вашей красавицей американкой. Должен признаться, что мне нелегко вас поняты что может быть приятнее, чем роль кавалера при этом воплощении красоты? Я знал вас более… пылким.

– Я бы оправдал ваши надежды, но при иных обстоятельствах. Любой, кто предпримет нажим, только укрепит ее во мнении о европейцах вообще и о французах в частности: все они – юбочники и развратники. Другое дело – американец: он велик, благороден, достоин любви.

– Признайтесь, это вас ранит?

– Ущерб нанесен моей национальной гордости… Но при этом я охотно останусь с вами еще на три-четыре дня.

На следующий день вся компания, к которой присоединился дядюшка Стенли, которого подобное общество не слишком вдохновляло, отправились в «Комеди Франсэз», чтобы поаплодировать постановке, которую они были просто обязаны посмотреть, поскольку ее почтил своими аплодисментами год назад сам английский король. На самом деле американцы остались равнодушны к «Другой опасности» Мориса Доннея. Схватка матери и дочери, претендующих на благосклонность одного и того же мужчины, произвела на них гнетущее, если не шокирующее впечатление, несмотря на выдающийся талант актеров, а возможно, именно благодаря ему. Выходя, они решили, что после такого печального зрелища следует поужинать в каком-нибудь веселеньком местечке.

– Мы хотим в «Максим»! – высказалась за себя, тетю Эмити и Элейн Александра.

Среди мужчин это вызвало гневные протесты.

– Приличные дамы туда не ходят! – возмутился Орсеоло. – Элейн это отлично известно.

– Но там перебывали все наши знакомые дамы! – возразила миссис Каррингтон. – Почему нас надо лишать этого удовольствия, тем более при такой надежной охране?

– Ты тоже участвуешь в заговоре? – гневно осведомился Стенли Форбс у своей сестры. – В твоем возрасте следовало бы подавать молодежи хороший пример.

– Именно возраст подсказывает мне, что с меня довольно этих речей. Александра права: все американки, оказываясь во Франции, посещают «Максим». На кого мы будем похожи, если так и не сунем туда носа?

Стало ясно, что при такой сплоченности женского пола трое мужчин совершенно бессильны. Они с тем большей легкостью отказались от борьбы, что Антуан с графом разделяли уверенность, что в знаменитый ресторан все равно невозможно попасть, не заказав столик заранее. Метрдотель Гуго не сможет посадить их вшестером. Вскоре две кареты доставили их к славному заведению. Привратник Жерар в белой ливрее и красной фуражке помог дамам спуститься с подножки и распахнул перед ними стеклянную дверь с медными ручками на панелях красного дерева, за которой возвышался человек, которому полагалось отправить их восвояси.

Однако Гуго, галантно поприветствовав дам, принял Антуана и графа как завсегдатаев и, с улыбкой упрекнув их за неосмотрительность, обрадовал сообщением, что им повезло: великий князь Владимир, вынужденный вернуться в Россию по причине русско-японской войны за Порт-Артур, в последний момент отказался от столика. Трое американок, празднуя победу, с широко распахнутыми глазами проникли в заведение, которые они считали храмом парижского разврата.

Если они рассчитывали оказаться в подозрительном месте, полном опасных теней и полураздетых женщин, то их первое впечатление было полным разочарованием. | «Максим» вполне мог поспорить роскошью и утонченностью с самым модным нью-йоркским рестораном, даже одержать в таком споре победу.

Здесь царили ткани пурпурного оттенка, резное дерево, зеркала, обрамленные завитками лимонника. На банкетках, обитых тонкой кожей, восседали, гордо выпрямившись, освещенные лампами с красными абажурами господа в черных фраках и жилетах, в белых рубашках и белых же галстуках; все это должно было подчеркивать великолепие дамских туалетов. Все дамы были с оголенными плечами, все увешаны бесчисленными бриллиантами. Все они были молоды, красивы и так ослепительны, что хотелось зажмуриться; цыганский оркестр из Риги, мужчины которого могли соперничать развесистыми усами с пальмовыми ветвями, застывшими у них над головами, как будто специально старался сделать их глаза еще более мечтательными и заставить в волнении ходить вверх-вниз великолепную грудь то одной, то другой парижской красотки.

Пока вокруг них суетились услужливые официанты, дамы слушали, как кавалеры шепотом перечисляют им присутствующих знаменитейших парижских куртизанок, и не скрывали возмущения их вызывающими туалетами.

– Неужели все эти мужчины не могут найти у себя дома честных женщин, чтобы задаривать драгоценностями их, или те слишком уродливы? – сухо бросила Александра, с отвращением рассматривая сногсшибательную блондинку, оказавшуюся в поле ее зрения, у которой на прозрачном наряде из кружев красовался рубин, при виде которого побледнел бы индийский махараджа. Антуан поспешно дотронулся до ее перчатки.

– Не так громко, милая! Если кто-нибудь вас услышит, вы, несмотря на вашу красоту, мигом окажетесь зачисленной в ненавистные им ханжи.

– Какое значение имеет для меня мнение этих мужчин? Я не знаю ни одного.

– Но ведь вам хочется с ними знаться! Некоторые как раз принадлежат к столь привлекающей вас аристократии. Видите монокль? Это принц Саган. А эти миленькие светлые усики украшают герцога д'Юзеса. Кроме того, здесь сидит принц Мюрат, а также несколько состоятельных промышленников: Хеннесси-коньяк, Лебоди-сахар…

– А где же их жены? – полюбопытствовала мисс Форбс.

– Сперва следовало бы уточнить, что далеко не все женаты, – заметил Орсеоло. – Держу пари, что и в Америке холостяки ведут себя сходным образом. Что до остальных, то их жены либо в отъезде – на Лазурном берегу, в родовом замке, либо почивают в собственной постели. Их не слишком волнует, что мужья участвуют в веселой дружеской вечеринке. Какой им от этого ущерб?

– Во всяком случае, – со смехом подхватила графская жена, – теперь я буду знать, где ты коротаешь вечера, когда бываешь в Париже без меня. Кажется, ты здесь известная личность.

– Ты обо мне слишком хорошего мнения, Элейн. Я бываю здесь лишь изредка, просто у Гуго – так зовут метрдотеля – феноменальная память: ему достаточно всего раз услыхать имя, чтобы не забыть лицо, его сопровождающее. Он узнает меня и через десять лет и всегда сможет тебе ответить, кто я такой.