Не нужно слов - Дениза Алистер Страница 23

Фредерик молчал, но ослабил хватку, и она смогла убрать руку. Он повернулся и вышел из комнаты. Возможно, она ошиблась, объясняя причину поведения Фредерика депрессией.

* * *

Кэтрин спала. Приснившийся ей сон представлял смешение воспоминаний детства. Мысли и образы всплывали и снова отступали в темноту. Одно накладывалось на другое – калейдоскоп страхов, чувства вины, безысходности... Она металась на простынях, пытаясь найти в себе силу проснуться, и стонала. Но подсознание цепко держало ее, она никак не могла прийти в себя. Страшный удар грома, казалось, раздался внутри ее существа, а электрический разряд молнии словно вспыхнул внутри комнаты. Она в ужасе проснулась и рывком села на постели. Комната снова погрузилась в темноту. Все это было так страшно, что у нее началась истерика. На звук громких рыданий к ней ворвался Фредерик.

– Кэт! Я здесь, любовь моя! – Когда он подбежал к ней, Кэтрин бросилась в его объятия и прильнула к нему. Она сильно дрожала и была холодна как лед. Фредерик закутал ее в одеяло и прижал к себе. – Не плачь, любимая, я здесь. Я охраняю тебя. – Он покачивал ее и ласкал, словно испуганного ребенка. – Гроза скоро пройдет.

– Держи меня. – Она прижалась лицом к его плечу. – Пожалуйста, только не отпускай меня. – Она прерывисто дышала. – О, Фред, какой жуткий сон!

Он и гладил ее, и укрывал, и тихонько целовал в голову.

– Что ты видела во сне? – спросил он, продолжая укачивать ее, как это делают в детстве, чтобы отогнать ночные кошмары.

– Она снова бросила меня одну, – пробормотала Кэтрин и задрожала так, что он почувствовал это через одеяло. Слова беспорядочно вырывались у нее, она была в смятении. – Как я ненавидела оставаться одна в комнате. Свет шел только от вывески на доме напротив – красный неоновый свет, который все время мигал – зажигался и гас, зажигался и гас, – так что темнота все время прерывалась. И такой шум на улице! Даже когда закрыты окна. Так душно… так жарко, что не заснуть. – Девушка бормотала, уткнувшись лицом в его плечо. – Я смотрела на свет и ждала, когда она вернется. И она появлялась пьяная. И приводила с собой мужчину, и клала мне на голову подушку, чтобы я не слышала.

Кэтрин остановилась и перевела дыхание. Было темно, и она старалась успокоиться в объятиях любимого человека. Снаружи гроза достигла своего апогея. А она продолжала рассказывать:

– Мать падала с лестниц и ломала себе то ребра, то руку. Я поднимала ее, отводила к врачу. Но всегда повторялось одно и то же. Темные душные маленькие комнаты, пахнувшие джином, как бы их ни убирали. Тонкие стены, которые словно и не существовали, чтобы охранять частную жизнь. Но она всегда уверяла мужчину, что в это время... в это время я нахожусь у ее подруги. Иногда она работала, а я ходила в школу... Но всегда, возвращаясь домой, я заставала мужчину и бутылку.

Кэтрин уже не так крепко прижималась к нему. Тяжелые ночные видения отступали, душевные волнения постепенно улеглись. Снова вспыхнула молния, но это уже не было так страшно.

– Кэт. – Фредерик нежно отстранил ее и посмотрел ей в лицо. Слезы еще струились у нее по щекам, но дыхание стало ровнее. – Где был твой отец?

Она издала слабый звук, он догадался по ее губам о словах, которые она произносила. Ей было невыносимо трудно, когда, она прошептала:

– Я не знаю, кто мой отец. – Растерянная, она освободилась из рук Фредерика и встала с постели! – Мать не знала, который из них... их было много...

Фредерик не сказал ни слова, а полез в карман брюк, торопливо пошарил, вытащил коробок спичек и зажег свечу. Электричества почему-то не было. Пламя колыхнулось, вспыхнуло и с трудом осветило часть комнаты.

– И долго ты жила такой жизнью? Кэтрин запустила пальцы в волосы, затем обняла себя за плечи. Ох, она сказала уже и так слишком много, но было поздно отступать.

– Я не помню, чтобы она не пила, но когда мне было лет шесть-семь, она еще держала себя в руках. Она пела в клубах. Голос был довольно слабый, однако ее очень любили... – Кэтрин помолчала и вытерла слезы. – Когда мне исполнилось восемь, она... ее поведение все труднее поддавалось контролю. И всегда были мужчины... Некоторые лучше, некоторые хуже. Один из них время от времени водил меня в зоопарк...

Девушка опустила голову. Свет свечи отбрасывал блики на ее тонкую ночную рубашку.

– Ей становилось все хуже, мне кажется, из-за крушения всех ее надежд. Она совсем потеряла голос, так как ужасно много курила и пила, разрушила свое здоровье. Иногда я ненавижу ее. Но временами – я знаю это – она сама ненавидела себя.

Кэтрин принялась ходить по комнате, казалось, это приносило ей облегчение. Слова полились быстрее и свободнее.

– Она плакала, и клялась мне, и умоляла, чтобы я не испытывала к ней ненависти, все чаще и чаще обещала невозможное, и я ей верила. «Теперь» – было ее любимое слово. И сейчас все еще обещает, что «теперь» она начнет новую жизнь. Она любит меня, когда не пьет, и совершенно забывает обо мне, когда пьяна. Для меня это все равно как жить с двумя разными матерями, и ни с одной из них не легко. Когда она бывала трезвой, то считала, что мать и дочь единое целое. Она проверяла мои домашние работы, спрашивала, почему я на пять минут позже пришла из школы. Когда была пьяна, то готова была смести меня со своего пути. Помню, мне было двенадцать лет, и она три месяца не пила. Однажды, придя из школы, я нашла ее на полу без сознания. В тот день она пыталась петь в каком-то затрапезном клубе, и это был полный провал. Позже она говорила мне, что сделала только один глоток спиртного, чтобы успокоить нервы. Но он был не один, конечно. – Кэтрин дрожала, крепко сжимая руками плечи. – Холодно, – пробормотала она.

Фредерик встал и подошел к камину, положил лучинок для растопки, сгреб угли к решетке и прибавил дров. Кэтрин из окна смотрела на ужасную грозу над морем. Молнии сверкали реже, но яростный грохот и дождь продолжались. Она задумчиво продолжила рассказ:

– И таких случаев было много. Однажды она работала разносчицей коктейлей в баре, где было маленькое пианино. Я ходила туда в день получки, чтобы она не истратила деньги прежде, чем я куплю еду. Это было относительно спокойное время. Она продержалась там шесть недель и завела любовную связь с менеджером. Он оказался одним из лучших ее мужчин. Я могла играть на пианино, когда там никого не было. Другой любовник, музыкант, научил меня основам композиции и сказал, что у меня хороший слух. Мама любила мою игру.

Менеджер – его звали Глен – спросил меня как-то, не хочу ли я играть в часы ланча? Он сказал, что я могу и петь столько, сколько выдержу, но тихо, вполголоса, и не вступая в разговоры с посетителями. Так я начинала. – Кэтрин провела рукой по лбу. За спиной в камине трещали дрова. – Мы уехали из Лондона в Глазго. Я скрыла свой возраст и получила работу певицы в клубе. У матери начался запой. Временами я боялась оставлять ее одну. Она не работала тогда и...

Раздался треск грома и сверкнула гигантская молния, Кэтрин отпрянула от окна. Она хотела уже прекратить рассказ, чувствуя, что зашла слишком далеко. Но потребность выговориться, хотя бы раз в жизни, не давала ей умолкнуть.