Я тебя никому не отдам - Анастасия Франц Страница 23

Александра (Аля)

Я смотрела прямо на него и не могла отвести от него взгляда, а он не отрывал своего. Мы были словно загипнотизированы друг другом. Словно в этом мире не осталось никого вокруг кроме нас двоих. Всё, что там за гранью, не существует. Только мы вдвоём.

Давид.

Сердце трепещет, в животе порхают бабочки, щекочут своими крылышками так ласково, трепетно, разливая по моему телу тепло. Делаю вдох и замираю.

Он смотрит. Смотрит не отрываясь. Проходится взглядом по моей талии, спускается вниз, вновь возвращается, останавливаясь на моей ключице. Я всё чувство — словно рукой проводит. Так медленно, неторопливо.

Выдыхаю и делаю то же, что и мужчина — осматриваю его и, кажется, совсем не дышу. Какой же он красивый — одет в костюм: классические чёрные брюки, такого же цвета пиджак; две верхние пуговицы белоснежной рубашки расстёгнуты, открывая моему взору оголённую кожу груди, где виднеются края татуировок с двух сторон.

Сглатываю. Не могу оторвать взгляда от того самого места. Поднимаю взгляд чуть выше. Шея. Его кадык дёргается. На нём так же виднеются чёрные чернила татуировки. Замечала их и раньше, но не обращала внимание.

Прикрываю глаза, пытаясь прийти в себя, но душа словно сошла сума — она бьётся, пытается вырваться.

Чувствую, как к моей руке кто-то прикасается, что-то пытается сказать, но я словно в какой-то прострации. Мне не пошевелиться, не сдвинуться с места, словно приклеили намертво.

— Аля, — слышу рядом с собой. — Ты чего встала, пошли, — перевожу взгляд на подругу, пытаясь понять, о чём она говорит, и наваждение слетает, но по-прежнему ощущаю на себе пристальный, прожигающий взгляд.

— Да, пошли, — киваю и делаю первый шаг вниз.

Как только мы оказываемся внизу, поднимаю голову, оглядываюсь, и в сердце словно кинжал воткнули — больно. Чуть ли не отшатываюсь, но вовремя беру себя в руки, не желая никому показывать своих чувств. Не хочу, чтобы хоть кто-то понял, что со мной и что на это повлияло.

Около Давида, который совсем скоро станет мне старшим братиком, стоит та самая девушка, что была с ним в ресторане. И по вине которой меня уволили, даже не выслушав.

Я догадывалась о том, что она будет рядом, но не думала, что это окажется так…

Её пальцы по-собственнически покоятся на сгибе локтя его правой руки. Лана хищно прижимается и смотрит на него, тогда как он сам по-прежнему не отводит от меня потемневшего взгляда.

С высоты второго этажа я этого не видела, но сейчас, когда оказалась от этой парочки на расстоянии нескольких шагов, отчётливо вижу, какими стали эти два омута. Они не просто почернели — они стали чёрной обволакивающей бездной, в которой и утонуть можно, стоит только сделать один шаг.

— Где Сашка? — слышу голос Милы рядом.

— Он, скорей всего, на улице, пошли, — тяну подругу к выходу, потому как не могу находиться в этой комнате рядом с Давидом и этой мымрой.

Внутри меня разом сгорели все бабочки, словно налетели стаей на всепоглощающий огонь, к которому они тянулись — и который в итоге стал их палачом. Сердце не замирает, не трепещет, а гулко отдаёт в ушах. А мурашки?.. Мурашки превратились в холод и ненависть, в которой я жила весь этот месяц.

Понимаю, что так и должно, собственно, быть — он со своей мымрой, а я одна. И на душе стало так тоскливо, словно я действительно никому в этой жизни не нужна, как и говорил Давид. Мать особо не интересовалась, чем я весь этот месяц занималась и где целыми днями пропадала. Да, несколько раз пытался со мной поговорить Александр Полонский, будущий отчим, но я старалась уйти от разговора: говорила, что не хочу разговаривать, либо просто молча уходила, не желая даже видеть этого человека, что сломал мне жизнь.

Только сделала шаг в сторону двери вместе с подругой, как услышала писклявый голос мымры.

— А она что здесь делает? — всё-таки узнала, а я-то думала, что она уже забыла меня.

Вижу, как Мила поворачивается к гостье, пытаясь ответить, но я быстро хватаю её за руку, не давая даже полностью повернуться назад, и сама разворачиваюсь к Давиду с его девушкой. На губы натягиваю улыбку-оскал, в голове уже вижу её реакцию на мои слова. Просто предвкушаю её.

— А я здесь живу, а вот вы что здесь делаете — это ещё вопрос, — произношу, ядовито улыбаясь.

И вот она — реакция, которую я так ждала: глаза стали огромными, рот приоткрылся, а рука, что обвивала локоть Давида, опустилась вниз. Но долго такой картиной мне не дали полюбоваться. Лана — или как там её — просто звериной хваткой вцепляется в руку Полонского-младшего, прижимается к нему ближе и смотрит на него.

— Давид, как это понимать? — пискляво задаёт вопрос, а я от этого звука морщусь.

Мила видит мою гримасу на лице и тихо хихикает чуть позади меня. Потом слышу её тихий голос возле уха.

— Это кто? — спрашивает весело, забавляясь всей это комедией. Как, впрочем, и я.

— А это девушка моего старшего брата, — говорю нарочито громко, чтобы услышала не только Мила, но и сам братик со своей спутницей.

А потом разворачиваюсь, хватаю подругу за руку и тяну на выход, вдали слышу всё тот же писклявый голос и грозное “Лана, замолчи!”.

В груди полыхает огонь какого-то незнакомого чувства, что скребёт моё сердце. Поняла, что и до меня ему никакого дела нет, раз припёрся сюда вместе с ней. А было ли вообще дело? Если вспомнить встречу на кладбище, его поведение и наши ссоры, когда он вёл себя, как будто я важна для него, и мужчина не хочет, чтобы со мной что-либо случилось.

Вспомнила случай в театре, когда я чуть не упала, а он меня спас. Так крепко к себе прижал, и я слышала его стук сердца, что так же билось, как и тогда моё — от страха. Я слышала и чувствовала его не только у себя, но и у Давида.

А сейчас меня раздирают противоречивые чувства: мне хочется оторвать эту мымру от него, сказать, чтобы не смела к нему приближаться, но и так же накричать на него самого — что ненавижу его всей душой, что он мне противен.

Тряхнула головой, прогоняя все мысли из головы об этом человеке. Я его ненавижу. Он и его отец виновны в распаде моей семьи и в смерти моего папы. Я никогда не прощу его. Мне всё равно, с кем он и что делает. Ненавижу.

На улице нас уже ждал Сашка. Увидев, что мы с Милой вышли, повернулся к нам лицом, да так и застыл, как статуя.