Законы безумия  - Мария Высоцкая Страница 22

Иду через стоянку с распахнутой настежь курткой. Из одежды на мне только шорты, кроссовки и куртка. Я так размялся, что даже не чувствую холода. Тело так горит огнем, что я готов с голым задом прыгнуть в сугроб.

– Здорово, – жму Мелку руку, – так рад вас видеть.

– Здорово. Давно не виделись! Не жарко?

– В самый раз. Танюха, привет. Пойдемте, а то Иваныч меня ненадолго отпустил. После боя поговорим.

Мы поднимаемся по ступенькам крыльца, и, прежде чем я успеваю открыть дверь, сзади на меня кто-то накидывается. Смех и тупые крики перемешиваются с пониманием того, кто эта дура. Катька. Смертница чертова. А если б я ее вырубил, ну так, на рефлексе?

Катрин отходит чуть в сторону, растягивая губы в улыбке. Ее темные волосы падают на лицо, скрывая стоящего немного позади нее Серегу.

– Привет, – убирает руки в карманы куртки и оборачивается, – Сережа? – сколько трагизма в голосе.

– Катя…

Походу, Куликова и есть та самая дочь банкира… интересно. Нет, я, конечно, не испытываю чувства вины перед Мелком… она сама все это замутила, но поговорить придется. Хотя если Катрин не совсем дура, то будет помалкивать. И что-то мне в ее бегающих глазках подсказывает, что так оно и будет. Не знаю, по какой причине у них там все пошло к х*рам, но смотрят они друг на друга совсем не как бывшие и обиженные друг на друга человеки.

– Вы знакомы? – делаю вид, что полный чайник.

– Да. А ты… вы, – никогда не видел Мелка таким потерянным, что еще больше подтверждает мою теорию.

– Мы одноклассники, – лопочет Катрин, бросая на меня умоляюще-жалобный взгляд.

– Ага, – протягиваю Тане руку, – пошли. Догоните, – оставляю их на разборки, а сам тяну Танюху в фойе, – как у тебя дела?

– Нормально. Думаю, куда буду поступать, вариантов не мн…

Таня замолкает, пытаясь отойти в сторону, но не успевает, прежде чем в кто-то в нее влетает. Едва замечаю эти волосы, и гадать не приходится – Гольштейн. Собственной персоной.

Гера отступает, разжимая губы в немом «извини», но стоит ей только заметить меня, как ее потерянность и сожаление улетучиваются. Взгляд становится жестким. Убирает руку в карман, и полы ее шубы распахиваются, демонстрируя короткое, обтягивающее платье белого цвета. Она пристально смотрит мне в глаза, а я то и дело концентрирую внимание на ее впалых щеках. Она изменилась, лицо… она похожа на лягушонка, на мордашке которого остались одни глаза. Кривлю губы, непроизвольно, и только теперь замечаю мелькающего на заднем плане Павлика.

– Пришла подбодрить проигравшего? – смотрю на нее в упор, полностью игнорируя рвущегося в первые ряды Павлушу.

– Отвали, Шелест, – шипит Сомов, а вот Гера молчит.

Она с особым любопытством рассматривает Танюху. Мелкова сильнее сжимает мою руку. Ей не по себе. Она и так не в своей тарелке, а теперь еще и Гольштейн в своей шубе и с презрительным взглядом. Удавил бы стерву.

Заслоняю Таньку собой, что заставляет Геру посмотреть на меня. Ее губы изогнуты в гадливой улыбке, а глаза сочатся высокомерием.

– Ты куда-то спешила?

– Не-е-ет, – ухмыляется, ей нравится это спектакль. Ей нравится быть лучшей. Особенно на фоне кого-то, кто немного не дотягивает до тебя по внешности и баблу. – Я уже пришла, – говорит мне, но косится в сторону Мелковой, которой почти не видно из-за моей спины.

– Свали, Гера, – отодвигаю ее, но она сопротивляется, поэтому мне приходится ее поймать, когда Гольштейн начинает слегка вести вбок, – с*ка, Гера.

– Это твои подружки с*ки, а я нет, – шепчет в самое ухо.

– Не ревнуй, – проскальзываю рукой под ее шубу.

– Я? Тебя? С ума сошел? – смеется и быстро подбирается. – Руки убери, – чувствую ее напряжение, а также выпирающие на спине позвонки.

– Так быстро? Куда же делась вся твоя дерзость?

– Не трогай меня.

– Не сильно-то и хотелось.

Демонстративно поднимаю руки вверх. Отбитая напрочь. Сжимаю Танькину ладонь и быстро иду в зал. Иваныч и так всего на десять минут отпускал.