Королева Виктория - Виктория Холт Страница 22

— Я полагаю, мы от них сбежали.

— У меня создалось впечатление, что время от времени у тебя возникает желание куда-нибудь сбежать. — Феодора кинула на меня быстрый взгляд.

— Да, иногда мне хочется побыть одной. Я даже сплю в маминой спальне. Чего мне больше всего хочется, так это иметь свою комнату, куда я могу уйти иногда и… побыть одной.

— Я понимаю, — улыбнулась Феодора. — Бывает, что ты чувствуешь себя пленницей.

— Когда ты жила здесь, у тебя было такое же чувство?

— Мама была твердо намерена печься о нас, но иногда она походила на тюремщика. Но тебе скоро исполнится восемнадцать, Виктория, и тогда…

— Тогда я буду свободна.

— Ты станешь королевой. Это не пугает тебя немного?

— Это делает меня серьезнее.

— Я думаю, ты сумеешь настоять на своем. Теперь уже недолго. Ты выйдешь замуж, как и я.

— Для тебя замужество означало свободу.

— Человек никогда не бывает свободен. У него всегда есть обязанности. Что ты думаешь о кузенах? — неожиданно спросила она.

— Они очень милы, — ответила я.

— У нас их несколько. Интересно, понравятся ли тебе Саксен-Кобургские. Я нахожу их самыми симпатичными.

— Как они выглядят, Феодора?

— Они очень красивые, высокого роста. Дядя Леопольд о них очень заботится. Мне больше нравится Эрнст.

— Почему? Дядя Леопольд пишет более восторженно об Альберте.

— Они оба замечательные. Эрнст добродушный, можно сказать, более… наивный. А Альберт умнее, тоньше. И они очень тоскуют по своей матери.

— Почему?

— Тебе о них ничего не рассказывали?

— Ты хочешь сказать, о кузенах?

— Не то чтобы о них. Об их родителях.

— Расскажи мне.

— Рано или поздно ты все равно узнаешь. Когда их мать, Луиза Саксен-Готская, вышла замуж за герцога Эрнста Саксен-Кобургского, это должен был бы быть очень счастливый брак. Но что-то пошло не так. После рождения старшего сына Эрнста у герцога с женой начались размолвки. Он не был верным мужем, она чувствовала себя одинокой, и при дворе нашлись люди, которые воспользовались ситуацией, стали проводить с ней много времени, развлекая ее. О ней пошли слухи, а вскоре в один прекрасный августовский день в Розенау она родила Альберта. Он появился на свет в великолепном замке, окруженном деревьями — дубами, буками, вязами, ясенями.

— Я знаю. Три месяца спустя после меня.

— Да. Вы почти ровесники. Альберт родился удивительно красивым… Луиза, говорят, любила Альберта даже больше, чем своего первенца — Эрнста. По ее словам, он походил на ангела, с голубыми глазами и ямочками на щеках. Ему было только три года, когда неприятности, накапливавшиеся в течение некоторого времени, разразились открытым скандалом.

— Какой скандал?

— Луиза, покинутая мужем, завела себе друзей. Одним из них был некий лейтенант фон Хансштейн. При герцогском дворе у нее был враг, Максимилиан фон Зимборски, который решил уничтожить ее. В этом он преуспел, раздувая сверх меры всякие слухи и сплетни, и добился, что со временем герцог настолько поверил в измены жены, что решил с ней развестись.

— Развод! — воскликнула я. — Какой ужас! Бедные Альберт и Эрнст:

— Да. Дети любили мать, но ее у них отняли. Это принесло в семью большое горе. Но надо сказать, что некоторые влиятельные особы при дворе герцога очень невзлюбили Максимилиана за такое злодейство, они считали, что Луиза невинно пострадала.

Они ополчились на фон Зимборски. Он с трудом уцелел, бежав из страны. Но развод все-таки состоялся. Альберту было в то время семь лет. Луиза вышла за фон Хансштейна, но в возрасте тридцати лет она умерла.

— Какая печальная история! А что случилось с Альбертом и Эрнстом?

— Они остались на попечении бабушек и… дяди Леопольда. Они были окружены любовью, но им так не хватало матери.

— Ну, конечно. Она, видимо, была кроткой женщиной, да еще претерпевшей такое ложное обвинение. Как грустно! Я больше чем когда-либо хочу увидеть моих Саксен-Кобургских кузенов.

— Герцог женился снова на Марии Вюртембергской, но и этот брак не был счастливым.

— Он не должен был позволить этому ужасному фон Зимборски уничтожить их брак. Как странно, у Альберта, нет матери, а у меня нет отца. Как будто между нами есть какая-то особая связь…

Всю остальную прогулку я была в задумчивости. Мысли о кузене Альберте не покидали меня.

Наконец наступило время Феодоре уезжать. Мы расставались со слезами. Она пообещала, что приедет опять. Невероятно тяжело было расставаться и с милыми малютками, которых я успела полюбить. Самое печальное — это расставание с близкими тебе людьми. Меня немного утешил мой дневник, где на этот раз я могла описать свои подлинные чувства.

Приближался день моего шестнадцатилетия. Я очень хорошо понимала значение того факта, что через два года мне будет восемнадцать. Я упомянула об этом при маме, и это ее поразило. Она не хотела видеть меня взрослой и постоянно твердила, что я должна быть менее эгоистичной, менее тщеславной, не пыталась бы все время настаивать на своем и была бы менее упряма. Я понимала, что она имела в виду, ей хотелось, чтобы дядя Уильям умер сейчас, и чтобы она была регентшей.

Я записала в дневнике: «Сегодня мне шестнадцать лет. Как это кажется много! Но я чувствую, что два предстоящих года до восемнадцати — самые важные».

Мама пригласила во дворец моих любимых артистов дать концерт в мою честь и в том числе мою любимую, прекрасную, талантливую Гризи. Это был замечательный подарок, и мамины старания доставить мне удовольствие вызвали во мне прилив прежней любви к ней. И тут я заметила довольный взгляд, которым она обменялась с сэром Джоном Конроем, и мне пришло в голову, что теперь, когда я становилась старше, они старались расположить меня к себе. Тем не менее концерт был превосходный, и лучшего подарка я не получала.

Моя конфирмация [15]состоялась в королевской часовне Сент-Джеймского дворца в присутствии многих родственников. На мне были белое кружевное платье и шляпа, украшенная розами. Как обычно, я страдала, ожидая, что мама как-нибудь оскорбит короля. Накануне церемонии она очень серьезно говорила со мной, как важно выглядеть дружелюбной по отношению к окружающим, но не слишком, и не поддаваться вульгарной привычке улыбаться всем и каждому и не заходиться от чувств к тем, к кому я расположена. Она продолжала распространяться о том, как она заботилась обо мне со дня моего рождения (что вполне соответствовало истине) и что она была единственная, кому я могла доверять, и если я буду слушаться ее во всем, я навсегда останусь на правильном пути. Она посетовала на то, что я недооценивала сэра Джона Конроя. И советовала, чтобы впредь я вела себя с ним более дружественно.