Счастье в проекте - Аманда Кордье Страница 22

— Мам, мне бы кофе.

— Кофе только усилит стресс. Тебе нужен чай, лучше всего из альпийских трав. Ложись на кушетку, расслабься.

— Да не так уж и плохи мои дела.

Но все же Режин послушно легла на кушетку — одну из находок Доминик, любившей ходить по барахолкам. Мать пристроилась рядом, поставив возле дочери поднос с травяным чаем и печеньицами из просяной муки.

— Значит, ты справилась с проблемами на объекте?

Режин горько рассмеялась:

— Если бы… Мама, честное слово, это катастрофа. С каждым днем хуже. Я не знаю, чем все кончится.

Доминик поглаживала руки дочери, озабоченно, но без невроза глядя на нее. Она излучала покой и тепло. Режин задумалась: как ей это удается, откуда она берет силы?

— Твои новые картины в другой гамме. Светлее, добрее.

— Я преодолела мрачный период. Я хочу рисовать картины, обращенные к людям, хочу, чтобы они излучали радость.

— Ты влюбилась?

— На данный момент — нет. Наслаждаться жизнью можно и без влюбленности. Ну, а что твой красивый-умный-богатый?

— Мы обручились.

— Поздравляю. — Доминик вгляделась попристальнее. — Или не надо поздравлять?

— О, нет, все получилось, как я хотела.

— Рада за тебя.

— Мама, давай прогуляемся?

Они брели по безлюдным дорожкам парка. Мать слушала, не перебивая и не спеша прокомментировать услышанное. Она была хорошей слушательницей, и Режин чувствовала страшное облегчение оттого, что наконец высказала обуревавшие ее сомнения.

— Я сама себе противна. Мне кажется, я такая холодная эгоистка. Расчетливая, отвратительная тварь. Вроде понятно, что использую Венсана для своей карьеры. Но почему я должна от него отказываться? Просто потому, что он не бездарный голодранец? Все шиворот-навыворот. Я, честное слово, перестала что-либо смыслить, и от этого мне так плохо… Мне кажется, что меня выбросило в открытое море, и я не знаю, куда плыть. И подряд идут гигантские волны. Мне страшно! Я каждое утро молюсь, чтобы меня миновали новые беды, чтобы как-то пережить новый день.

— Ты потеряла масштаб, не различаешь, что важно, что ничтожно.

— Можно и так сказать. При всем при том я вроде бы счастлива. Будущее с Венсаном — это лучшее, что я могу себе представить. Его родные — прекрасные люди. Тебе надо с ними непременно познакомиться. Он во всех отношениях помогает мне, поддерживает. Мы уже планируем следующие проекты. С ним очень интересно вместе работать, он умен и открыт для нового, и у него есть настоящее влияние и способность продвигать свои идеи. Не говоря о деньгах. Отказаться — не знаю, это было бы страшной глупостью… Просто пока у меня как-то все не укладывается в голове. В нем есть что-то настораживающее…

— Ты слышишь птиц?

При чем здесь птицы?.. Ну да, Режин слышала птиц, привычный, вернее, давно знакомый фон. Они уселись на скамью на берегу озерца, и Режин задумчиво ломала маленькие ветки на ровные отрезки и бросала в воду.

— Ты так ничего и не сказала, мама.

— Это твоя жизнь. Лучше тебя никто не знает, как поступить.

— Нет, мне важно знать, что ты думаешь.

— Ты никогда не принимала советов. С самого детства ты была очень своевольна.

— У меня нет больше сил. Правда. Помоги мне. Скажи, что мне делать. Кроме тебя, я никому не доверяю. Ты умнее меня.

Доминик вздохнула и долго молчала.

— Ты хочешь переложить на меня ответственность за свое решение? Этого я на себя взять не могу. Кроме того, ты рассказала мне, может быть, половину того, что лишило тебя покоя. Я чувствую, что в самой глубине есть что-то, что составляет существо твоего конфликта.

Режин почувствовала себя пойманной на вранье, хотя она не лгала матери, а лишь умалчивала об Антонио. Но обмануть интуицию Доминик оказалось невозможным.

— Мама, говори, мне просто хочется тебя слушать.

— Может быть, тебе покажется странным, но я уверена, что любая внешняя ситуация отражает состояние нашей души.

— Ты хочешь сказать, что вся неразбериха возникла по моей вине? То есть я сама себя загнала в этот тупик?

— Ты говоришь, что никому не доверяешь. Это оттого, что ты не доверяешь самой себе. В первую очередь собственным чувствам и мыслям.

Эта фраза подействовала, как Удар:

— Что ты имеешь в виду?

— Я думаю, что у тебя есть чувства, которые ты гонишь от себя, не хочешь их. Но тебе не удается от них отделаться. И они застилают тебе глаза, не дают взглянуть на вещи непредвзято, мешают понять, что с тобой происходит на самом деле.

Пот выступил на лбу Режин, сердце стучало, как молот. Доминик знала обо всем, хотя она не упомянула ни словом о своей борьбе с тягой к Антонио. Фактически мама повторила его слова о слепоте Режин. Они сговорились, так же, как с отцом? Ерунда! Может, это чутье художницы, которой не обязательно знать, чтобы видеть? Или это опыт, все тот же опыт, отсутствие которого оборачивается таким смятением? Неужели надо прожить жизнь, чтобы так трезво и точно судить о том, что происходит с другими? Эти совершенно детские мысли разрушали образ, который она сама создала — холодноватой и рациональной взрослой женщины с изрядной толикой стервозности.

Если Доминик права, то все, что думала или знала о своей жизни Режин, — ложь. Все в одну секунду стало с ног на голову. Или с головы на ноги?

— Я не люблю Венсана. Никогда не смогу полюбить.

— Тогда, дочка, тебе лучше не выходить за него замуж.