Шкатулка с бабочкой - Санта Монтефиоре Страница 22

— Мы с Элен будем жить отдельно, — прямо заявил Рамон, глядя в пол, поскольку не хотел быть свидетелем реакции матери на свои слова. За этим последовала гнетущая пауза, во время которой глаза Марианы наполнились слезами, а Игнасио потирал подбородок, пытаясь найти какие-то слова. Элен зажгла очередную сигарету и нервно курила, надеясь, что они не видят в ней главного виновника происшедшего.

Наконец заговорил Игнасио.

— Когда вы собираетесь рассказать все детям? — спросил он.

— Вы хотите рассказать все детям? — еле вымолвила Мариана, вытирая глаза. — Им будет очень тяжело, особенно Федерике. — И почему вы не можете оставить все как есть. Вы и так видитесь очень редко.

— Элен хочет забрать их в Англию, — осуждающим тоном сообщил Рамон. Сигарета Элен застыла на месте.

— В Англию? — задыхаясь переспросила Мариана. Она ощущала недостаток воздуха, будто кто-то ударил ее в живот. Она пыталась дышать как обычно, но дыхание оставалось коротким и поверхностным.

— Я так и знал, — сказал Игнасио.

— Прямо в Англию? — печально повторила Мариана, бессильно опуская плечи. — Мы даже не сможем увидеть, как они растут, — прошептала она.

— Я больше не могу так жить, — запинаясь, оправдывалась Элен. — Мне нужно начать все сначала.

— Но почему именно в Англию, это ведь так далеко? — беспомощно спросила Мариана.

— Только для вас. А для меня это родной дом. А вот Чили для меня — это другая сторона земли. Мы будем приезжать и навещать вас, и вы тоже в любое время сможете приехать повидаться с нами. Рамон обещал регулярно навещать детей, правда, Рамон? Ты говорил, что будешь, — поспешно проговорила Элен.

— Да, буду.

— Ты ведь не можешь бросить своих детей, сын. Ты проводишь половину своей жизни в дальних странах, так что Англия вряд ли будет тебе не по пути, — сердито произнес Игнасио.

— Я не хочу травмировать детей. Но я несчастлива, и они это чувствуют, — устало пояснила Элен. — Рамон почти не бывает дома и не помогает мне воспитывать их, а я устала делать это в одиночку. С меня хватит такой жизни.

— Но разве тебя не беспокоит, как эту новость воспримут дети? Особенно Феде, ведь она такая чувствительная. Она будет просто в отчаянии. Достаточно посмотреть, как она с обожанием смотрит на отца, чтобы понять — это разобьет ее маленькое сердце, — всхлипнула Мариана, взяв Игнасио за руку в поисках поддержки.

Элен ощутила болезненный укол — ведь Федерика любила и мать.

— Я знаю. Я думала об этом. Но ведь они еще слишком малы, а я не могу прожить жизнь только ради детей. Я должна подумать и о себе, — защищалась она, дрожащей рукой поднося сигарету к губам и делая длинную затяжку. Ей очень хотелось сказать «потому что никто больше обо мне не думает». Но она сдержалась.

— Рамон, разве ты не можешь попробовать исправить положение? Не можешь остаться хотя бы на несколько месяцев и сделать еще одну попытку? — предложил Игнасио, хотя и понимал, что сила его убеждения была уже совсем не той, что раньше.

— Нет, — упрямо ответил Рамон, отрицательно мотая головой. — Это не поможет. Элен и я — между нами больше нет любви. Если мы останемся вместе, то возненавидим друг друга.

Элен почувствовала комок в горле и с трудом сдержала свои эмоции. Раньше он говорил, что любит ее.

— Значит, вот как, — печально сказала Мариана, опуская голову.

— Значит, вот так, — ответила Элен, тяжело вздохнув.

— И когда вы уезжаете? — мрачно спросил Игнасио.

Рамон посмотрел на Элен. Элен пожала плечами и качнула головой.

— Я пока еще не знаю. Думаю, что понадобится время, чтобы упаковать вещи. Я должна буду сообщить родителям. Полагаю, что мы уедем, как только будем готовы, — ответила она и стала в нетерпении кусать ногти. Больше всего ей сейчас хотелось встать и уйти отсюда.

— Развод — это не простая вещь, — сказала Мариана, думая о католической церкви, которая запрещает его.

— Знаю, — ответил Рамон. — Мы не хотим развода, поскольку не собираемся вступать в другой брак. Мы хотим только освободиться друг от друга.

— И я безумно хочу уехать домой, — добавила Элен, удивленная тем, что они с Рамоном наконец хоть в чем-то пришли к общему мнению.

В этот момент Рамон подумал об Эстелле и о том, что мог бы увезти ее с собой. Элен думала о берегах Польперро и уже ощущала себя ближе к ним.

— Когда вы намерены сообщить все детям? — холодно спросила Мариана. Она считала их действия абсолютно эгоистичными. — Только хорошо подумайте, прежде чем делать это, — предостерегла она. — Вы можете слишком сильно травмировать их психику. Надеюсь, вы знаете, что делаете.

— Мы скажем им завтра, перед возвращением в Вину, — решительно сказала Элен, внимательно наблюдая за мужем. Должно быть, его сердце сделано из камня, подумала она. Мариана встала со стула и побрела в дом. Внезапно она стала выглядеть совсем одряхлевшей.

— Ну, по крайней мере рядом с ними будут родители матери, — с горечью сказал Рамон, осуждающе глядя на жену.

— Это не моя вина, Рамон, — сказала она раздраженно. — По-моему, это ты отказался изменить свои привычки.

— Это не вина одного человека, Элен, — прервал ее Игнасио. — Это вина вас обоих. Но если вы этого хотите, то так тому и быть. Это жизнь, а жизнь — не всегда постель из розовых лепестков. — Рамон сразу подумал об Эстелле, которая пропитывала его постель ароматом роз, едва прикасаясь к простыням. — Поговорите с детьми завтра же и будьте с ними помягче, — добавил он, хотя и понимал, что не существует способа ласково рассказать детям, что их родители больше не любят друг друга.

Элен была слишком взволнована, чтобы заснуть. Она сидела под открытым небом при свете звезд и курила одну сигарету за другой, наблюдая, как дым струится на ветру, растворяясь в ночи. Она была глубоко опечалена и озабочена необходимостью предстоящего разговора со своими обожаемыми детьми, но понимала, что это неизбежно. Было бы еще хуже продолжать делать вид, что все в порядке. Они все равно в конце концов догадаются, по крайней мере Федерика. Ей отчетливо представилось невинное личико дочери, и она ощутила, как сердце охватывает острый приступ вины. Закрыв лицо руками, она зарыдала. Немного успокоившись, Элен пыталась убедить себя, что все устроится, как только они обоснуются в Польперро. Они будут жить вместе с ее родителями, которых Федерика видела несколько раз, а Хэл лишь однажды. Им непременно понравится Англия, и у них появятся новые друзья. Она благодарила Бога, что всегда говорила с ними на английском, по крайней мере, среди прочих проблем им не придется преодолевать еще и языковый барьер.

Был, должно быть, уже час ночи, когда она по коридору тихо направилась в комнату, где спали дети. Она, крадучись, вошла и посмотрела на их безмятежные мордашки, освещенные тусклым лунным светом. Они спали, даже не подозревая о том землетрясении, которое перевернет их жизни завтра. Она нежно провела рукой по смуглой щеке Хэла и поцеловала его. Он пошевелился и улыбнулся, но не проснулся. Затем она на цыпочках подошла к спящей Федерике, возле которой на туалетном столике стояла магическая шкатулка с бабочкой. Элен взяла шкатулку и стала ее рассматривать, не открывая, чтобы не разбудить их музыкой. Ее сердце сжалось, когда она вспомнила счастливое лицо Федерики, с благодарностью смотревшей на отца и прижимавшей его подарок к груди, как сокровище, не потому, что он был ценным, а потому, что его подарил отец. Внезапно ее охватили угрызения совести. Она не может так с ними поступить, не сможет им сказать о своем решении, не может оставить их без отца. Ощущая необходимость отъезда для себя, Элен вдруг почувствовала неспособность использовать детей в качестве пешек в своей битве с Рамоном.