Зимняя сказка - Ада Суинберн Страница 22

— Платок, — вежливо предложил Шарль.

Жюли посмотрела на него с упреком, но платок взяла.

— Я бы на твоем месте сделала вид, что не заметила. Не всем приятно, если другие обнаруживают их слабости.

— Слабости? — Удивление, которое изобразилось на лице Шарля, не знало границ. — Ты считаешь способность чувствовать и понимать искусство слабостью? Оглянись вокруг, посмотри на эти лица. — Он сделал широкий жест рукой. — Да половина зала вообще не поняла, что произошло между двумя этими людьми, какие силы они олицетворяли. И потому на их глазах нет слез. А ты одна из немногих, кому не нужно читать критические статьи, чтобы проникнуть в суть вещей. И ты считаешь это слабостью?

— Нет, — строго ответила Жюли. — Ты прекрасно понял, что я имела в виду.

— А что? Что тогда?

— Другие разобрались в пьесе не хуже меня, но умеют сдерживаться.

— Это совсем не так! — Шарль махнул рукой.

Жюли никогда не замечала за Шарлем подобного энтузиазма в разговоре. Обычно терпимый к мнениям и образу жизни окружающих, он как-то нехарактерно разнервничался и на самой высокой ноте оборвал себя. Жюли ждала, что за жестикуляцией последуют пламенные речи, но он замолчал с таким видом, будто не собирался распространяться на возвышенные темы перед людьми, которые не в состоянии оценить собственные возможности.

— Ну и?.. — нахмурилась Жюли, приглашая насупившегося собеседника к дальнейшим излияниям.

Шарль оттаял в считанные секунды. Несколько мгновений он продолжал молчать, изображая если не обиду, то по меньшей мере досаду, а потом улыбнулся:

— Вот мы сейчас будем выходить, послушай ради интереса, что говорят люди в фойе. И сравни со своими впечатлениями и ощущениями. Найдешь массу несоответствий. Уверяю тебя.

Жюли пожала плечами.

— Хорошо.

В зале зажегся свет. Еще долго аплодировали артистам, дарили цветы. Наконец народ двинулся к выходу. Жюли невольно прислушалась.

— А как вам отец? Хорош, нечего сказать. — Сын убил дочь, а ему хоть бы что. Нормальная ситуация.

— Нет, тут вообще с убийствами явный перебор. И конфликт какой-то наигранный: стал бы брат убивать родную сестру из-за пары «ласковых» слов. Ну, может, ударил бы. Подобные вещи, я думаю, случались как раньше, так и сейчас, и ничего. Абсурд какой-то.

— А мне понравился актер, который играл Куриация. Почему ему не дали исполнить главную роль?

— Потому что лицом не вышел. Горация должен играть человек с волевым подбородком… А этот так себе. Слишком мягкий.

Жюли не верила своим ушам. Неужели эти люди смотрели тот же спектакль, что и она? Такая гамма чувств, такие эмоции, такой всплеск страстей, а зрители обсуждают внешность актеров и количество убийств, не свойственное якобы показанной ситуации.

— Хуже всего пришлось Сабине, — отметила, выходя из театра Натали. — Ведь Альбу поработили. А это ее родина. Муж убил брата. Короче, просто замечательное положение, не хотела бы в таком оказаться.

— Ты упустила из виду самое главное. — Жюли покачала головой. — Да, ей действительно пришлось хуже всех, но не по тем причинам, которые ты называешь. Прежде всего, она не так уж любит мужа, чтобы преклоняться перед его подвигом. Ей, как и Камилле, не чуждо ничто человеческое, но если та не стала подавлять в себе чувств, то Сабина покорилась мужу и судьбе. Вот в чем ее настоящая трагедия. Дух этой уроженки Альбы восстает против несправедливости системы, но она не в силах бросить вызов Риму, частью которого стала, выйдя замуж за Горация. А ведь ей бы могли простить протест: все-таки родина повержена. Это не Камилла, для которой Рим родной. Сабина подчиняется внешне, а внутренние противоречия остаются неразрешенными. Она чествует мужа, надевая перед ним маску благолепия, а душа ее мечется, инстинктивно чувствуя, что этот человек не достоин ее любви. Она изображает на людях радость, но от этого лишь хуже! Камилла высказала свой протест, тем самым заслужив облегчение — смерть. К чему жизнь без любви? И она бросает вызов, заранее зная, что обречена.

Натали ехидно улыбнулась.

— Я гляжу, пьеса тебя тронула. Давно не слышала из твоих уст таких развернутых монологов.

Жюли смутилась. Шарль, заметив это, тут же пришел ей на помощь.

— Жюли показала себя тонким знатоком искусства. Многие вещи, о которых люди даже не догадываются, она уловила сразу. Именно поэтому пьеса ее тронула. Хотя Корнель не может не задеть за живое. Конечно, если это живое в человеке есть. А как вам спектакль? В целом. Понравилось?

— После того как Жюли сейчас так ловко разложила характер второй героини, я боюсь открывать рот, чтобы не выглядеть убого со своей оценкой. Давайте лучше послушаем ее.

Шарль вопросительно посмотрел на Жюли.

— Я… — засомневалась та. — Я…

— Нет уж, нельзя отказывать, когда просят, — подтолкнул Жюли Шарль.

Даже Гюстав одобрительно кивнул.

— Как вам сказать, я не уверена… — начала Жюли. — Но мне кажется, что все герои разделились на две группы. Первая — Гораций и те, что с ним. Те, кто ставит интересы государства выше своих личных. Те, кто готов пожертвовать собственным счастьем ради главенства Рима. Если не ошибаюсь, здесь показано самое начало. Становление Рима как государства. Война с Альбой относится именно к этому периоду истории.

— Да, — подтвердил Шарль.

— И этот период выбран не случайно, — продолжала Жюли. — Показана политика будущего великого государства. Рим выстроит свои бастионы именно благодаря пренебрежению к частным интересам граждан. Общественное поставят выше личного, выше любви. А человек не может быть счастлив в такой стране. Именно поэтому Камилла обвиняет во всем не своего брата, а Рим. Рим сделал Горация таким! Рим убил ее жениха. Она воплощает вторую группу персонажей. Их мораль — простое человеческое счастье. В семье, в любви. Рим губит душу, отнимая у нее самое дорогое. Он поднимает руку на святыни, которые не терпят неловких прикосновений. Камилла убита. Что она могла противопоставить системе?! Но зритель остается на ее стороне. Ведь все симпатии в итоге достались ей, а не прославленному Горацию. Герою! У Корнеля преобладает мысль: главное — человеческие чувства, личное, но не общественное. Нельзя отобрать у человека семью и любовь. Государство, требующее от граждан полного самоотречения, обречено на гибель.

Гюстав и Натали зааплодировали.

— Блестяще, Жюли, — присоединился к овациям Шарль. — Мне даже добавить нечего.

— Вот с кем нужно ходить по театрам, — улыбнулась Натали. — Признаюсь, я в этой пьесе и половины не поняла. Но теперь все стало на свои места. Буду всем в отделе рассказывать, какой замечательный спектакль. Пусть сходят. А потом ты будешь объяснять что к чему.

Жюли смутилась еще больше.

— Я просто высказала свое мнение. И только. Оно может оказаться неправильным.