Скованы страстью - Мейси Ейтс Страница 22

Но если бы этого долга не было, его поведение вообще невозможно было бы предсказать.

А когда Зафар встал и Анна смогла еще раз оценить великолепие затянутой в черный костюм фигуры, она с невероятной отчетливостью поняла, что еще ни разу в жизни не видела такого красивого мужчину. Ни в кино, ни на обложках журналов. Вообще нигде.

И ей вдруг безумно захотелось развязать ему галстук и слегка взъерошить волосы. Но что это с ней? Даже если забыть, что она помолвлена и этот мужчина не имеет к ней никакого отношения, с чего ей вдруг хочется придать ему легкий налет небрежности, когда она сама так настойчиво пыталась его окультурить?

− Добрый вечер, − любезно улыбнулся Зафар. − Надеюсь, ты успела как следует отдохнуть?

Отдохнуть? Она поцеловала этого мужчину, а потом весь день не могла ни о чем думать, кроме сжигавшего ее огня.

− Немного.

− Прошу, садись. − Зафар услужливо отодвинул ей стул по правую руку от своего.

Не отрывая глаз от его лица, она послушно устроилась на стуле.

− А как прошел твой вечер?

− Весьма плодотворно. Мне принесли заказанный костюм, а потом еще два часа подгоняли по фигуре.

− Отлично, давай ненадолго отойдем от вежливого спокойного разговора.

− Ты считаешь необходимым заранее меня предупреждать?

− Это так, на всякий случай, чтоб ты не вздумал заговорить о чем-нибудь подобном на приеме.

− Ладно, я слушаю.

− Ты когда-нибудь злишься?

− Постоянно, но, возможно, ты спрашиваешь о чем-то конкретном?

− Об этом. − Она указала на костюм. − По праву ты всегда должен был так одеваться и сидеть во главе стола, а не прятаться от палящего солнца в палатке. Ты злишься, что у тебя все это украли?

Не успела Анна договорить, как поняла, что спрашивает в первую очередь потому, что сама все время злится, что у нее отобрали принадлежащее ей по праву.

Отобрал эгоизм окружающих. Отобрала оставившая ее мать, из-за которой она годами ненавидела саму себя, раз и навсегда сжавшись в гладкой скорлупе, чтобы никогда и никому не мешать. Чтобы никогда больше не быть самой собой.

− Я все это заслужил, так что из-за этого я никогда не злился.

Она раньше тоже не злилась.

− Просто я хочу сказать… ты чего-то ждешь от жизни, рождаешься в какой-то среде и думаешь, что по самому праву рождения у тебя есть определенные гарантии. Ну например, ты появляешься на свет в семье и… рассчитываешь на какое-то конкретное будущее, а потом… а потом его не получаешь.

− Мы все еще обо мне говорим? − уточнил Зафар.

− Наверное, я и сама не знаю. − Она глубоко вздохнула. − А что у нас на ужин?

Анна сама не понимала, почему рядом с этим человеком раз за разом пускается в такие откровения, да и вообще мыслит и ведет себя совершенно несвойственным ей образом.

− А чего ты ждала?

− Я? От жизни?

− Да.

− Я не ждала, что в один прекрасный день мама просто возьмет и уйдет. И что отец станет столько всего от меня требовать, и что познакомит с Тариком, и что наш союз будет так важен, и…

− Но ты же говоришь, что любишь его?

− Я… конечно. − Но почему-то на этот раз ее ответ звучал уже не так уверенно, как раньше.

− Но при этом говоришь о нем как о не слишком приятном сюрпризе?

− Скорее как о неожиданности. Понимаешь…Когда мама ушла, мне было тринадцать, а я мечтала, что стану рассказывать ей о мальчиках, с которыми буду встречаться, как буду расти нормальным ребенком в нормальной семье. Но… но именно из-за меня она и ушла. − Анна до сих пор помнила, как мама тогда держала в руках разбитую куклу и кричала на нее, что все из-за того, что она такая неуклюжая. − Поэтому… поэтому мне пришлось самой заботиться об отце, я просто не могла стать для него очередной бесполезной обузой. Но у него было мало времени на меня, поэтому мне пришлось оставить дом, а в школе все хотели, чтобы я была тихой. И невидимой. А когда я возвращалась домой, мне нужно было быть такой же хорошей хозяйкой и организатором, как была бы моя мама. И не важно, что я еще совсем ребенок.

− Твой отец не сумел смириться с ее уходом?

− Нет. Она всегда была очень хрупкой и импульсивной, но при этом невероятно красивой и умелой хозяйкой дома, отлично принимавшей гостей и устраивавшей любые мероприятия. А еще она клялась быть с ним до конца жизни, неудивительно, что он не смог смириться с ее уходом.

− И ты старалась исполнять ее обязанности, чтобы как-то все исправить?

− Но кто-то же должен поступать правильно!

− Верно. − Черные глаза вдруг стали еще темнее. − Кто-то всегда должен поступать правильно, даже если ему это и не нравится и хочется совершенно иного. Но у нас с тобой совершенно разные истории. Я не могу винить судьбу, потому что сам навлек на себя все эти испытания и теперь обязан исправить причиненное мной зло. Твоя же жизнь изменилась не из-за твоих ошибок.

Не из-за ее? Возможно. А возможно, и нет. Анна с удивлением отметила, что впервые в его словах угадывается чувство вины.

− Чувствуешь себя виноватым?

− Это совершенно бесполезное чувство, которое в любом случае не в силах ничего исправить.

− Но ты все равно его испытываешь.

− Значит, сегодня у меня день бесполезных эмоций.

− Тебе видней. А ужинать мы все-таки будем? Словно ожидавшие ее вопроса, слуги вступили в зал с серебряными подносами, на которых покоились арабские кушанья из риса и баранины, совсем не вязавшиеся с европейскими столами и фарфоровыми тарелками.

− Аппетитно выглядит, − улыбнулась Анна.

− Соли?

− Нет, спасибо.

− А как же вежливый разговор? Не можешь же ты просто так отказаться.

− Да, ты прав, вежливость превыше всего.

− Ни на секунду не можешь забыть, что ты хозяйка этого ужина?

− Разумеется. Ведь я здесь именно для того, чтобы учить тебя хорошим манерам.

− Верно, тогда посоветуй мне. Вежливо ли говорить хозяйке ужина, что она невероятно красива?

− Все зависит от контекста. Не стоит слишком сильно увлекаться похвалами.

− Тогда, наверное, мне не стоит добавлять, что твоя кожа похожа на алебастр. Да и в любом случае, описывая тебя, я никогда не выберу именно эти слова, потому что такие признания подходят только шестнадцатилетним романтикам. Но с другой стороны, если я начну описывать тебя так, как подобает взрослому мужчине… боюсь, может получиться слишком уж солоно.