Внезапная страсть - Элизабет Оглви Страница 22

Крессида с недоверием смотрела на смуглого красивого мужчину, стоящего перед ней.

— Что?

Он улыбнулся:

— Я тебя люблю.

Она издала гортанный звук и приникла к нему, прижимая свои пальцы к его губам, чтобы он поцеловал их. И глядя в его стальные глаза, она с несвойственной девятнадцатилетней девушке проницательностью поняла, что он впервые в жизни произнес эти слова.

— О, Стефано, я так люблю тебя. Никак не могу поверить, что ты чувствуешь то же самое — это просто как в сказке.

— Мне самому трудно в это поверить. — Он сдержанно засмеялся. — Как громом меня поразило. Ах ты, искусительница, — прошептал он и поцеловал ее. Чувствуя, как в ней нарастает уже знакомая теплая волна, она тихо застонала, ее руки стали гладить его мускулистую грудь, однако он, как всегда, взял ее за руки, поднес их к губам и поцеловал.

— О, нет, — протестовала она.

Он всегда контролировал свое поведение, и иногда это ее обижало. Как бы ни были прекрасны их ласки, у него всегда хватало силы воли отстраниться, как будто он не испытывал той страсти, которая захлестывала ее.

— О, да, — передразнил он ее. А затем неожиданно его голос стал нежным, таким же нежным, как и его взгляд. — Мы должны пожениться, дорогая. И как можно скорее. Я больше не могу ждать.

Они были знакомы не более трех месяцев, и она не могла поверить тому, что услышала.

— Пожениться? — переспросила она.

— Ну, конечно. Такое чувство слишком редко встречается, чтобы им пренебрегать. Я всегда, — проговорил он тихо, как бы себе самому, — всегда сомневался, что подобное чувство действительно существует. — Он повернул ее руку ладошкой вверх и стал целовать и ласкать ее языком, вызывая дрожь во всем теле. — Я не хочу, чтобы ты была моей любовницей, Крессида, я хочу, чтобы ты стала моей женой.

Ей было девятнадцать, и с дерзостью, свойственной юности, она спросила:

— А как же моя актерская карьера? Темные глаза сверкнули, когда он наклонил голову, чтобы прижаться губами к впадине на ее шее.

— Карьера? — прошептал он. — В данный момент карьера меня интересует меньше всего, дорогая.

— Да нет, я серьезно, — засмеялась она.

— Я тоже. Ты уже почти завершила учебу. Можешь работать, если хочешь. Мы всю неделю будем жить в Лондоне, а с пятницы по воскресенье — в Италии. Так что можешь подогнать свою работу к этому ритму. Ну что, тебе от этого стало легче?

— Даже очень, — ответила она едва дыша.

— А что сделает тебя еще счастливее? — спросил он. — Это? — Его губы опять прижались к ее шее. Он отвел ее волосы и стал целовать в щеку, постепенно приближаясь к губам, она затрепетала в его руках. Его темные глаза были чуть прикрыты, губы так и притягивали; заметив нетерпение ее полуоткрытых губ, он с легкой улыбкой посмотрел на нее. Их разделяли буквально миллиметры, и желание нарастало, как раздуваемый ветром огонь. Она ощутила, как его рука скользит по ее спине, затем ниже, он сильным движением прижал Крессиду к себе так, что она почувствовала, как пульсирует его возбужденная плоть, ее глаза утонули в его черных затуманенных любовью и желанием глазах.

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой, — повторил он хрипло.

— Да, дорогой, да. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Пожалуйста, о, Стефано, о-о-о… — застонала она, чувствуя его огненные поцелуи.

Но он не взял ее до самой брачной ночи, и эти недели до свадьбы оказались настоящей мукой. Крессида то восхищалась, то возмущалась его железной волей, тем, как он мог отстраниться от нее в тот момент, когда они были уже почти на краю бездны.

Родители Крессиды в день ее двадцатилетия приехали в Италию, где состоялось бракосочетание в темной прекрасной церкви в присутствии целой толпы его родственников, которые смотрели на Крессиду, как будто она была существом с другой планеты. Бушевала гроза, шел проливной дождь, гром заглушал слова священника. Даже под зонтиком Крессида промокла насквозь, пока шли к машине; шелковое платье прилипло к телу, как мокрая гофрированная бумага, тюль ее фаты из воздушного облака превратился в промокшую обвисшую тряпку.

Но после приема Стефано повез ее по мучительно извилистым горным дорогам в маленький уединенный домик. Войдя туда, он на секунду остановился, глядя на Крессиду с каким-то странным блеском в глазах, затем широко развел руки и приказал:

— Иди ко мне.

И она бросилась к нему, задыхаясь от предвкушения счастья, полная любви и желания.

Она думала, что после долгого ожидания все произойдет очень быстро, но она ошиблась. Он целовал ее, говорил, как сильно любит, усадил в кресло с бокалом вина, пока сам разжигал камин, наполнивший дом теплом и черно-оранжевыми тенями.

Потом он опять подошел к ней, крепко обнял, а затем начал медленно раздевать — сначала снял нарядный костюм, купленный для медового месяца, шелковые чулки, тончайшее белье, и лицо его горело такой любовью и обожанием, что ей показалось, она может умереть от любви.

Он так долго готовил ее, лаская руками и губами, что боль показалась ей не такой сильной, как она думала, и когда он почувствовал, как она напряглась от этой боли, то посмотрел ей прямо в глаза, и она увидела в его глазах страсть и гордость, а затем ритмичными движениями он довел ее до умопомрачительного крещендо полного удовлетворения.

Они провели в этой хижине три недели, открывая друг друга. Самые прекрасные три недели в ее жизни. Длительные прогулки, нехитрая снедь, огонь камина. И любовь. Главное — любовь.

Крессида потерла виски, пробуждаясь от еще одного беспокойного сна, стараясь избавиться от тупой головной боли. Боль, вызванная нервным напряжением. А ведь она не встречалась со Стефано. С того самого вечера, как они побывали в ресторане. Когда… Она закусила губу… Когда она в каком-то помутнении рассудка решила, что все еще любит его. Интересно, он намеренно держится подальше от театра с того вечера?

Возможно, он тоже понял тщетность их стараний остаться «друзьями» и предпочел не встречаться. Но она сильно сомневалась, что его по ночам преследуют воспоминания и образы прошлого, которые наполняют ее душу такой беспросветной тоской.

Ну, все, пора с этим кончать. Бесполезно вспоминать прошлое. Все это осталось позади, в другой жизни, и с тех пор многое изменилось. На самом деле, Крессида никогда не была уверена, действительно ли Стефано любил ее — потому что, если любил, то почему стал постепенно отдаляться от нее, так что в конце концов ей показалось, что того заботливого, ласкового мужчины прежних дней в действительности никогда и не существовало?

Она договорилась встретиться с Дэвидом и выпить перед репетицией по чашечке кофе, и теперь, идя в сторону кафе, она была так погружена в свои мысли, что не замечала прекрасного, ясного майского утра.

Дэвид сидел за столом, перед ним стояла пустая чашка. Увидев Крессиду, он вскочил.