Селеста, бедная Селеста... - Александра Матвеева Страница 22

Я отвернулась от окна и с упреком взглянула на Кошку. Он равнодушно зевнул, открыв розовую пасть, утыканную мелкими острыми зубами, успешно делая вид, что понятия не имеет, кого это ищут и зовут.

Кошка явился откуда-то среди ночи, влез в окно, устроился у меня под боком и до сих пор не покинул постели. Лежал теплым клубочком, смежив веки, с довольным видом и громко мурлыкал, безо всякого повода, просто для себя.

Кошка явно искал моего общества. Где бы я ни останавливалась, он тут же оказывался рядом. Вчера даже на берег за нами таскался. Устроился в пыльной ямке под кустом и спал, пока мы не накупались. Я привыкла к Кошке и все время его высматриваю. Сама себя на этом поймала. Остановлюсь и сразу озираюсь по сторонам, увижу Кошку и успокоюсь.

Мне нравится Кошка и нравится иметь друга в этом чужом и враждебном доме. Только вот погладить себя Кошка не дает. Я пробовала несколько раз. Протяну к нему руку, он в ответ тянется мордочкой, щекотно прикасается усами, обнюхивая мои пальцы, я терплю, руку не отдергиваю. И все равно, только попытаюсь дотронуться до шкурки, зверек коротко взмякивает и отпрыгивает в полном ужасе.

Я снова забралась в постель, потеснив Кошку, натянула на себя одеяло и уснула. Кошка перебрался поближе к моему лицу и лег на подушку. Во сне я все время чувствовала его рядом. Мне нравилось, как он толкал меня, растягиваясь и снова сворачиваясь клубком, как обхватывал передними лапами мою руку и тыкался мордочкой в ладонь.

Легкий и счастливый утренний сон закончился. Я открыла глаза и тут же снова зажмурилась от яркого солнца. Как чудесно! Солнцу удалось прорваться в просвет туч, и день перестал хмуриться. Я потянулась всем телом и тихонько засмеялась от удовольствия. Кошка перевернулся на живот, вытянул шею, потерся влажной мордочкой о мой подбородок и полежал так, потом спрыгнул с кровати и направился к двери. Здесь он оглянулся на меня и требовательно мяукнул.

Пришлось мне выбираться из-под одеяла и шлепать босыми ногами по шершавому деревянному полу. Выпустив Кошку, я высунулась за дверь и прислушалась. Сколько ни напрягала слух, слышала одну тишину. Это меня успокоило: значит, немедленная встреча с Лешкиным отцом мне не грозит. Я вспомнила услышанные ночью разговоры и усмехнулась. Похоже, мой будущий родственник — большой проказник.

Следовало подготовиться к встрече с ним. Я втянула голову в комнату, закрыла дверь и немножко постояла перед зеркалом. Ни одна из опробованных улыбок не удовлетворила меня. Все не то. Ладно, придется импровизировать. Мне почему-то вдруг захотелось понравиться Лешкиному отцу.

Накинув халатик, я выскользнула из комнаты и крадучись спустилась в ванную. Здесь я перевела дух и занялась своей красотой.

Оказалось, я напрасно предпринимала партизанскую деятельность, пряталась и кралась. Выяснилось это буквально через четверть часа.

Вся — чистота и свежесть, приблизилась я к двери на веранду и на мгновение остановилась, готовясь. Почувствовав готовность предстать пред светлые очи будущего свекра, глубоко вздохнула и толкнула дверь.

Лучезарная улыбка сияла на моем лице, но оказалось, некому оценить ее сияние. Мой взгляд еще раз обежал пустое помещение. Все свидетельствовало о давнем уходе хозяев. Клеенка на столе насухо вытерта. Заварной чайник в алых маках сиротливо приткнулся с краю. Я зачем-то взяла его в руки. Подержала, убедилась, что он совершенно остыл, и очень осторожно поставила на прежнее место. На столике у мойки высится стопка чистых тарелок, в сушилке над раковиной чашки. Позавтракали, вымыли посуду и ушли.

Совершенно обескураженная, я долго собиралась с силами, прежде чем покинула брошенное обитателями помещение и отправилась на поиски живых душ.

Одна за другой открывались двери, являя моему взору пустые комнаты. Легкая паника зашевелилась на дне души. Где все? Не могли же они оставить меня совершенно одну?

Дверь в хозяйскую спальню притягивала меня. Сначала я задержалась около нее, потом походила взад-вперед мимо, наконец, приблизилась вплотную и приложила к ней ухо. Ничего не услышав, тихонько вздохнула и осторожно нажала на ручку. Раздался громкий скрип, и я чуть не умерла от ужаса. В воображении возникли широко раскрытые от удивления глаза и широко раскрытый в яростном крике рот Лешкиной мамы. Кажется, я присела, чтобы казаться меньше.

Эта комната оказалась такой же пустой, как перед ней Лешкина, Татьянина и еще чьи-то пустые комнаты.

Растерянность и страх переполняли меня, стоящую перед входной дверью. Домашние это место именуют прихожей, но по размеру оно не превышает вагонного тамбура. Оказавшись в тесном помещении, лицом к закрытой двери, я испытала первый в своей жизни приступ клаустрофобии. Единственное нестерпимое желание владело мною — бежать! Немедленно бежать! Страх оставаться в пустом доме боролся во мне с не меньшим страхом — покинуть последнее прибежище и оставить на произвол судьбы пустой дом.

Память, не ко времени услужливая, предложила различные факты необъяснимых исчезновений: самолетов, кораблей с экипажем, кораблей без экипажей, экипажей без кораблей, автомобилей с людьми, автомобилей без людей, людей без автомобилей, просто людей, животных, детей, женщин…

— Вот вы где, — с облегчением сказала Таня и тут же в ужасе попятилась, видя мое искаженное лицо. А я, услышав голос, высоко подпрыгнула от неожиданности, коротко взвизгнула и вытаращила на Таню безумные глаза.

Сердце гулко бухало где-то в горле, я даже не знала, куда положить ладонь, чтобы его усмирить. А что вы хотите? Танин голос раздался именно в тот момент, когда я очень отчетливо представила Фредди Крюгера у себя за спиной.

— Я услышала шаги наверху, пошла посмотреть, — объясняла Таня, за руку ведя меня на кухню. — Шаги слышу, а ходока не вижу. Уже пугаться начала. Потом сообразила: вы просто меня опережаете. Я выхожу из-за одного угла, вы заходите за другой. Понятно?

Я тупо покачала головой. Таня вздохнула.

— Ну это же просто. Мы все время двигались в одном ритме и могли так ходить до бесконечности. Надо было менять темп. Я пошла быстрее и как-то обошла вас, потеряла.

— А где все? — хихикнула я, сумев наконец оценить юмор происходящего.

Таня подозрительно покосилась на меня. Видимо, я выглядела нормальной. Таня поверила, что я не свихнулась, просто смеюсь. Она тоже коротко хихикнула. Помолчала и ответила серьезно:

— Хозяева отправились в соседней поселок, нанимать мужиков копать погреб. И жениха вашего прихватили, — ехидно закончила добрая девушка.

Книжка принадлежала перу Марии Истоминой и называлась без претензий — «Озарение души».

На обложке штык, обвитый цветущей веткой, четкий девичий профиль, луна и птичка. Издано десять лет назад.

Таня сказала, что это последняя книга Истоминой. Больше стихов она не издавала, да, кажется, и не писала.

В глубине сада пряталась беседка — ветхое обшарпанное строение, подобие киргизской юрты — дань архитектурной моде тридцатилетней давности. Я вся ободралась, пробираясь сквозь заросли малины и хмеля.