Живу тобой одной - Стефани Блейк Страница 22

Хэм схватил ее за запястье, рывком притянул к себе. Келли спокойно выдержала его яростный взгляд.

– Ты лицемерка! Обманщица! Мы оба знаем, что это не его ребенок.

Отблески света от лампы плясали в ее глазах.

– Я знаю только, что ребенок существует. Понятия не имею, чей он. Может быть, ты его отец, а может, и брат, Хэм.

Он с брезгливостью отбросил ее руки.

– Будь ты проклята! Как ты можешь так говорить! Тебе, как видно, это доставляет удовольствие. Ты не женщина, ты ведьма! – Он стукнул кулаком по столу с такой силой, что посуда со звоном полетела на пол. Однако ярость так же моментально улетучилась, как и возникла. Он снова сгорбился, закрыл лицо ладонями.

Келли подошла к нему, обняла за плечи.

– Да, я ведьма, Хэм. Я тебя околдовала.

Он попытался высвободиться.

– He дотрагивайся до меня!

Келли улыбнулась всепрощающей улыбкой матери, терпеливо сносящей все проделки невоспитанного ребенка.

– Пойдем наверх, Хэм. Я тебя снова околдую.

Он поднял голову, посмотрел на нее, не веря своим ушам.

– Твой отец спит мертвецким сном. Не проснется до самого утра. Пошли, Хэм.

Она привернула керосиновую лампу на стене и пошла к двери. У выхода обернулась к нему. Белое пятно в полумраке…

– Я жду тебя, Хэм.

Хэм не мог сказать, сколько времени он просидел на кухне, словно в столбняке. В конце концов, встал и пошел к лестнице, чувствуя, как внутри, во всем теле, поднимается, растет возбуждение.

К середине октября лес, начиная с самой вершины горы, у каменоломни, покрылся теплым золотисто-желтым и красно-коричневым одеянием. Чувствовалось приближение зимы: даже в ясные солнечные дни время от времени над долиной проносился холодный северный ветер. Ночи становились все холоднее.

После того как Келли объявила великую новость, Нат большую часть времени проводил дома. Однажды Келли даже заметила, что он совсем забросил дела.

– Мужчина должен быть поближе к дому, когда его жена беременна, – ответил он ей. – Все остальное я могу оставить на сына.

Он теперь смотрел на Хэма с гордостью.

– За этот год наш Хэм превратился в мужчину-. Еще прошлой осенью он выглядел ребенком и вел себя как ребенок. Теперь это настоящий мужчина. И выглядит по-другому, и действует как мужчина. Я и не заметил, как это произошло. Скоро он будет знать достаточно для того, чтобы самому управляться со всеми делами. А я буду сидеть на крыльце, греться на солнышке и наблюдать, как растет мой младший сын.

– А если это будет девочка?

Он обхватил ее изящную головку своими огромными коричневыми руками, долго смотрел на нее странным взглядом. Как на чужую.

– Мне здесь достаточно и одной приблудной девчонки. У нас родится мальчик. Сказал – словно точку поставил.

До этого Келли всегда спала в своей комнате. Если у Ната появлялось желание, он приходил к ней. Теперь, к ее крайнему неудовольствию, он решил, что до рождения ребенка она должна спать вместе с ним.

Она пыталась возражать:

– Не стоит, Натаниэль. Я очень беспокойно сплю. И тебе не дам заснуть. Мы будем только мешать друг другу.

– Тогда давай перенесем твою кровать в мою комнату. Я хочу быть как можно ближе к тебе, Келли.

В течение двух недель Келли и Хэму ни разу не представилось случая побыть вместе. Вначале Хэм даже почувствовал облегчение: ему показалось, что искушение прошло, наваждение рассеялось. Однако с течением времени желание начало расти и, в конце концов, превратилось в настоящую пытку. Целыми ночами он лежал без сна, мучимый неутолимым голодом, ненавидя Келли, ненавидя себя за то, что так страстно ее желает. Но больше всего он ненавидел отца – лютой, смертельной ненавистью.

Однажды воскресным утром они остались с Келли одни на кухне. Нат, как всегда по воскресеньям, пошел на семейное кладбище.

– Мы должны увидеться, – взмолился Хэм. – Я больше не могу. Сегодня днем. Я буду ждать тебя на сеновале.

Она улыбнулась.

– Я приду. В три часа. Твой отец любит по воскресеньям поспать днем.

Хэм кивнул и вышел на воздух. Несколько минут наблюдал за отцом. Тот стоял на коленях у могилы Аманды, по-видимому, произнося слова молитвы. Седая грива развевалась по ветру. Хэм сердито отвернулся и пошел обратно к дому.

На сеновале стояла теплая тишина, нарушаемая лишь жужжанием мух внизу, в стойле. Хэм быстро поднялся по лесенке наверх, огляделся, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. Окон здесь не было, только большая дверь, сейчас закрытая. Однако свет проникал сквозь широкие щели в досках. Хэм лег на сено у задней стены. Когда с полей уберут все сено, помещение сеновала заполнится до самого верха, до крыши.

Она не заставила себя долго ждать. Очень скоро Хэм увидел ее у лестницы. Желание его оказалось таким нестерпимым, что он начал расстегивать брюки еще до того, как она поднялась.

Келли поняла, что он чувствует – да и трудно было этого не заметить, – и кинулась к нему.

– Давай я тебе помогу, любовь моя.

У Хэма перехватило дыхание.

– Келли, любимая!

Она целовала его с открытым ртом, возбуждающими поцелуями. Они упали на сено.

– Под платьем у меня ничего нет, – прошептала Келли.

Хэм дрожащими руками расстегнул на ней платье и вскрикнул от восторга, увидев ее обнаженный живот. Его ребенок! Конечно, это его ребенок! Он прижался лицом к ее мягкому, теплому животу, нежно поцеловал его. Поцеловал своего ребенка!

Все уже совершилось, однако они никак не могли разомкнуть объятия. Так он их и застал.

Пат стоял над ними, сжав свои громадные кулаки. Хэму показалось, что он видит лицо самого Господа Бога в Судный день. За все семнадцать лет своей жизни он ни разу не испытывал такого ужаса, как в эту минуту.

Нат, схватил Келли за волосы, поставил на ноги и затряс, как тряпичную куклу.

– Шлюха! Сейчас же собирай вещи и убирайся отсюда! Нам с сыном надо кое-что обсудить наедине. Поднимайся! – крикнул он Хэму.

Хэм, стоя на четвереньках, потянулся за брюками, отброшенными далеко на сено. Отец размахнулся и с силой ударил его тяжелым ботинком по голым ягодицам. От боли Хэм задохнулся, отлетел в угол.

Отец угрожающе надвигался на него.

– Какой же ты сын! Прелюбодействуешь с женой своего отца! Какое же чудовище я взрастил! Ты распутный, развратный!

– Она мне не мать, ты, грязный подонок!

Хэм ужаснулся, услышав свои слова. Еще ни один человек не оскорблял Натаниэля Найта, да к тому же в лицо. Такое же захватывающее чувство Хэм ощутил однажды, еще ребенком, когда стоял в церкви у алтаря и мысленно произносил богохульства.