Шепот ночи - Лидия Джойс Страница 22

Он не мог удержаться от кривой улыбки. Как же, утомила! Ведь ее охватил почти священный экстаз. Любой почел бы за счастье испытать это. Ему бы осудить такое неженское хобби из боязни, что это вызовет у супруги мозговую горячку или дурно повлияет на женские органы. Но Думитру всегда подозревал, что эти опасения – сущий вздор. Когда Алси говорит о своем увлечении, она так и пышет здоровьем. Думитру не мог поверить, что увлечение, даже столь неординарное, повредит ей.

– Нет, – сказал он. – Ни в коей мере. Это очень увлекательно, хоть я мало что понял.

Думитру умолк, и Алси с тревогой взглянула на него. Казалось, ее взволновало его внимание к ее интересам, как будто он обнаружил какой-то важный и постыдный секрет. Ей нужно прийти в себя, поэтому он съязвил:

– Когда я жил в Париже, то знал женщин, славившихся умом. Они проводили дни, играя на фортепиано, создавали шедевры вышивки и упражнялись в остроумии.

– У тебя нет фортепиано, а рукоделие занимает только руки, а мысли в это время свободно блуждают, – нахмурившись, сказала Алсиона, словно всерьез анализировала перечисленные занятия. – Если уж на то пошло, вышивка весьма приятное занятие. Но когда нужно выразить одолевающие мысли, для этого необходимы перо и бумага, а не иголка с ниткой.

– Ты меня неправильно поняла, – терпеливо возразил Думитру. – Я хотел сказать, что ум упомянутых дам сильно отличался от твоего.

Алси удивилась, потом ее лицо приняло непроницаемое выражение.

– Их легче понять? Их увлечения больше подобают женщине? – предположила она.

– Они более разговорчивые, – поправил Думитру. – Хотя не идут с тобой ни в какое сравнение.

– М-м… – уклончиво протянула Алсиона, ее лицо было по-прежнему непроницаемым, а тон неуверенным. – Признаюсь, когда адресат на другом краю континента, лист бумаги весьма кстати, но умная беседа на математические темы столь же плодотворна, как и на другие.

– Нет, если твой собеседник одолел только азы геометрии, – весело воспротивился Думитру, чувствуя, что может встретить достойного противника, если Алси будет продолжать дальше с той же неумолимой серьезностью.

Она покраснела, и ее оборона тут же пала.

– Прости, я не учла…

– Ради Бога, Алсиона! – перебил ее Думитру, притворно закатив глаза. – Своим смущением и извинениями ты лишаешь меня удовольствия подразнить тебя.

– Ох! – вымолвила Алси и заморгала. У нее вырвался нервный смех. – Прости, я не слишком сильна в кокетстве и легкомыслии, язвительность мне дается гораздо лучше. Мать считала, что всему виной моя непосредственность, а я думаю, что это следствие контактов с людьми, считающими, что мои интересы оскорбляют их чувствительность. У меня было мало возможности вести пустые светские разговоры.

Ее слова задели Думитру, но он скрыл это под шутливым ответом.

– После всего, что я сказал, ты опять извиняешься, – поднял бровь Думитру.

– Я… – Алси на мгновение замолкла, загнанная в угол, потом все поняла, и ее лицо ожило. – Ах ты! Ты опять меня дразнишь. – Безуспешно пытаясь сдержать улыбку, она рассмеялась. – Я порой вхожу в раж! – сказала она, отсмеявшись. – Я понятия не имела, как сказать тебе о своей работе, поскольку почти никому о ней не говорила, но уверена, что, думай я целый месяц, худшего способа не придумала бы. Удивляюсь, что ты не сбежал, как только я начала разглагольствовать о гиперкомплексных числах.

– Ну, если это самое худшее, думаю, с остальным мы справимся, – сухо ответил Думитру, Он услышал, как открылась дверь в гостиную, значит, подали обед. Алсиона успокоилась и казалась почти счастливой. Поэтому он позволил себе сменить тему: – Поверь, я пришел сюда не затем, чтобы обсуждать дамские увлечения или математику. Я хотел пригласить тебя пообедать со мной.

– Уже так поздно? – Она бросила взгляд на свое безупречное платье. – Я еще в утреннем наряде, но если ты не возражаешь…

– Вовсе нет, – сказал Думитру. С тех пор как вернулся из Парижа, он не переодевался даже к ужину, если не считать дня свадьбы. – Мы тут не слишком придерживаемся строгих правил этикета.

– Тогда я в твоем распоряжении, – сказала Алси, подав ему руку.

Думитру церемонно склонился над ней, воспользовавшись возможностью провести губами по ее изящным пальчикам, и заметил, как у нее перехватило дыхание. Почувствовав, несмотря на неприятные утренние новости, безотчетное удовольствие, он взял Алси под руку и повел соседнюю комнату, где, позвякивая посудой, слуги накрывали стол.

Они сидели в ожидании супа и жаркого. На коротком пути из спальни в гостиную Алсиона снова сделалась напряженной и неуверенной. Теперь она ела с преувеличенной аккуратностью, и Думитру казалось, что он слышит, как в ее голове эхом отдаются уроки этикета.

Пытаясь сломать напряжение, он прочистил горло, и она подняла глаза от тарелки. На щеках Алси вспыхнули розовые пятна, глаза, потемнев, поблескивали, и Думитру сообразил, что ее неловкость связана не с разговором о математике, а с воспоминаниями о вчерашнем ужине.

Ее смущение вызвало инстинктивный ответ в его теле. В его уме промелькнули видения, слишком быстрые и бессвязные, чтобы назвать их фантазией: он берет в плен ее губы, сдергивает пышные юбки…

Думитру заморгал, отгоняя чары, и вздохнул. Как это ни восхитительно, он знал, что это не поможет ему облегчить отношения с женой. Другую женщину он мог бы соблазнить домашним раем, но не Алсиону.

Снова откашлявшись, он отпил глоток вина.

– Тебя печатали? – спросил он, изображая ненавязчивое любопытство. – Я хотел сказать, в этих журналах?

Алсиону вопрос удивил и – к тайному изумлению Думитру – польстил ей. Ее щеки порозовели еще гуще, а глаза радостно блеснули.

– Да. Точнее, печатался Алко Картер. Пять раз в математических и шесть в философских журналах. – В ее улыбке сквозила самоирония. – Даже представить не могу, что бы сказали издатели и мои оппоненты, узнай они, что автор женщина. Я начала посылать свои работы на обсуждение, будучи почти девочкой.

Казалось, Алси была в настроении удовлетворить его любопытство, поэтому Думитру спросил:

– А почему и математика, и философия?

Она пожала плечами, и сложного покроя рукава зашуршали от этого движения.

– А почему бы и нет? Математика и естественные науки только недавно отделились от философии. С развитием науки разделение становилось неизбежным, хотя я не могу отделаться от мысли, что узкая специализация станет губительной.

– Как так? – неожиданно заинтересовался Думитру, увлеченный ее энтузиазмом.

– Начнем с того, что числа воспитывают логику и рациональное мышление. Если математика окончательно отделится от гуманитарных наук, я предвижу медленное сползание к нелогичности и абсурдности, невозможной при логическом мышлении. – Алси говорила с таким напором, что нельзя было не увлечься темой. Думитру скептически поднял бровь.