Пуговицы - Ида Мартин Страница 22

Изначально никто не хочет быть плохим.

Каждый в детстве знает, что Кощей Бессмертный и Баба Яга плохие. А сам ты добрый, честный, справедливый и выступаешь на стороне правды и света. Иначе и быть не может.

Но чем старше становишься, тем сильнее размывается граница, отделяющая хорошее от плохого. Внезапно оказывается, что Кощей — измученный, страдающий артритом дед, Баба Яга — старая некрасивая одинокая женщина, а Людоед и Вампир просто «особенные», ведь никой их вины в том, что они родились именно такими, нет. Красная Шапочка — манипуляторша, Золушка закомплексованная жертва, Иванушка-дурачок наглый, глупый раздолбай, которому всё достаётся на халяву. И тогда, когда ты это вдруг понимаешь, сказка заканчивается. Добра и зла больше не существует. Выбирать становится невозможно. И ты сам уже не знаешь, на какой стороне находишься.

Моя сказка закончилась, когда мне было восемь. Однажды в субботу утром. Во время завтрака.

Мама отчего-то накрыла на стол на двоих, а папа, который обычно поднимался раньше всех, с постели так и не встал. Я спросила, не заболел ли он, на что мама ответила, что ей всё равно. И сразу, пока я не успела оправиться от удивления, выложила, что они разводятся.

Она сказала это по-доброму, ласково, так, чтобы я типа не переживала, и от этого её слова прозвучали неправдоподобно.

— Мы с тобой навсегда уедем в Италию. Представляешь? Это там, где Колизей, Пизанская башня и Венеция. Хочешь увидеть падающую башню?

— А папа?

— Папа останется здесь.

— Навсегда?

— Ага. Пусть сам прозябает в этой унылой серости.

— Какой серости?

— Ну, здесь. В Москве.

Я огляделась. Кухонные шкафчики у нас были сочно-оливкового цвета, шторки на окнах и скатерть рыженькие, кухонный абажур ярко-жёлтый.

— Здесь всё разноцветное, — не поняла я.

— Это я образно сказала. Просто Москва скучная, холодная и грязная. Зимой слякоть, летом — пыль. А в Италии кругом зелёные поля, море и бескрайнее голубое небо.

— Как же мы тогда папу оставим?

— Микки, мышонок, нам с ним придётся развестись, — мама крепко зажала мою руку в своих ладонях. — Это значит жить раздельно. Ты же поедешь со мной?

— Я не знаю.

— Как не знаешь? Я же твоя мама.

— Нет, конечно, я хочу с тобой, но с папой тоже хочу.

— Так не может быть. Всё уже решено.

— Хватит настраивать дочь против меня, — крикнул из комнаты папа. — Она никуда не поедет. Микки, зайди ко мне.

Вырвав у мамы руку и всё ещё ничего не понимая, я побежала к папе в спальню. Он сидел на кровати, опустив ноги на пол.

— Иди сюда.

Папа усадил меня к себе на колени.

— Ты же со мной, мышонок, правда? Уж ты-то меня не бросишь?

— Я не знаю.

— Она тебя уже подговорила? — он печально вздохнул.

— Я хочу с тобой, но с мамой тоже хочу.

— Так, к сожалению, не получится. Нужно выбрать.

Но как? Как я могла выбрать кого-то из них, если любила родителей одинаково? И они меня тоже любили. Так, по крайней мере, мне казалось. Любили, заботились, постоянно баловали и никогда не наказывали. Да и между собой до этого дня при мне не ругались.

— Ты сейчас поступаешь некрасиво, — мама нарисовалась в дверях. — Мы с тобой уже всё решили и договорились.

— Ничего не договорились, — отозвался папа. — Пусть Микки сама решит.

— Конечно, сама, — мама ласково улыбнулась мне. — Но со мной ей будет лучше.

— А как насчёт твоего престарелого хрена? С ним ей тоже будет лучше?

— Люк тут не причём. Не вмешивай его.

— О чём ты думаешь? Неужели я отпущу своего маленького мышонка чёрт знает куда?

— Твой эгоизм зашкаливает. Я даже не за себя сейчас прошу. Подумай о её будущем!

— Я думаю о том, что у каждого ребенка должна быть нормальная семья. И Машина семья вся здесь. Все бабушки и дедушки, я, в конце концов. А там у неё не будет никого. Совсем никого. Только старый обрюзгший макаронник и его свежеиспечённая макаронина.

— Ты нарочно пытаешься оскорбить меня при дочери?

— Про тебя я не сказал ни слова.

Они долго ругались. Но я мало что слышала и уж тем более запомнила, кроме того, что близится нечто ужасное, и какой выбор не сделай, всё будет плохо. Поэтому единственное, что я смогла придумать, — это не выбирать никого. Тогда, по моему мнению, родители должны были оба остаться со мной, ведь каждый из них меня сильно любил. А я любила их.

Вот только сказка закончилась, а я об этом ещё не знала.

Из-за того, что я продолжала упорно отвечать, что хочу быть и с мамой, и с папой, начались долгие суды, где папа говорил, что отдавать маме ребенка нельзя, поскольку у неё нет работы, и последние пять лет не было, и что в другой стране она не сможет обеспечить мне нормальные условия проживания, ведь нет никаких гарантий, что её новый брак продлится долго. А мама убеждала судью, что оставлять меня папе нельзя, потому что он безответственный и слишком много времени проводит на работе. Папа привёл в суд своих родителей, где они ругали маму, а мама притащила Кощея с Ягой, которые до этого момента в моей жизни почти не появлялись, но благодаря особому дару красноречия Яге удалось выставить папу в таком ужасном свете, что его мать набросилась на неё с кулаками прямо в зале суда и их еле разняли.