Любовник богини - Елена Арсеньева Страница 22

— Русский гость магараджи Такура не знает о его родстве свеликим Сиваджи, вождем и царем махратов, победителем Арзал-хана, с которым онрасправился подобно тому, как Давид некогда расправился с Голиафом!

— Тонкость вашего ума всегда восхищала меня, мэм-сагибБарбара, — ответил магараджа своим писклявым, будто у дитяти, голоском. — Инезнание нашего гостя вполне простительно, тем более что не только ему, но дажевам, наверное, неизвестно, что одержал свою победу Сиваджи не пращой, какДавид, и даже не этим прекрасным мечом, а страшным махратским вагхнаком,который сделал его и впрямь маленькую руку поистине неуязвимой.

— Вагхнак? — повторила Варенька, подходя поближе.

Василий ощутил ее присутствие как болезненное прикосновениек открытой ране. — Я думаю, никто из нас не знает…

— Не стоит говорить за всех! — сухо перебил ее Василий. —Вагхнак — это перчатка с железными когтями.

Англичане так и зовут ее: tiger`s clow — тигриные когти.

Зверское оружие, однако его светлость прав: вагхнак делаетсвоего обладателя почти непобедимым!

— Вы вновь ошиблись, мой дорогой гость, — с лучезарнойулыбкою повернулся к нему магараджа. — Хотя я высоко оценил ваше знание такойредкости, как вагхнак, суть вовсе не в его железных когтях, рвущих телопротивника до крови. Сила, великая сила Сиваджи, моего предка, крылась именно вего руке! Не угодно ли обменяться со мною рукопожатием, столь принятым у вас,иноземцев?

Он протянул свою крошечную, почти детскую ладонь.

На вид она была мягкая и розовая, однако Василий почему-тозамешкался. Вон сколько перстней на пальцах магараджи! А что, ежели один из нихпозаимствован у Цезаря Борджиа или его индусского родича? Нет, у магараджиприпасена про русского медведя какая-то хитрость, и, прежде чем, не зная броду,соваться в воду, надобно…

— Силою желаешь помериться? — Отпихнув Василия плечом так,что он едва устоял на ступеньках, к магарадже приблизился Бушуев, поглядывая нанего со снисходительностью слона, коего вызвал на поединок тот самый крошечныйгиббон, который кричал «Ху-хуу!» возле статуи черного быка. — Изволь! — И оннакрыл ручку магараджи своей клешнятой пятерней.

Далее случилось нечто необъяснимое. Бушуев издал короткийхрип и тяжело затоптался на месте, дергаясь всем телом. Магараджа принужден былсхватиться левой рукою за свой трон, чтобы не оказаться вздернутым на воздух,однако пальцев Бушуева он не выпускал — и не спускал с его лица своих лучащихсядобротою глаз.

Бушуев перебирал ногами все быстрее, словно намеревалсябежать, — и вдруг замер, выдохнув:

— Пусти, гад! Будя… будя!

Сказано сие (с несколькими последующими необходимымидобавлениями) было по-русски, однако магараджа, похоже, понял — Василий могтолько надеяться, что понято оказалось не все выражение, а лишь основная частьего. Рука Бушуева была незамедлительно отпущена, однако он все еще стоял впрежней позе, протягивая вперед скрюченную кисть.

— Ну, мертвая хватка! — простонал он наконец со смешаннымвыражением боли и восхищения, недоверчиво оглядывая ручонку магараджи.

— Да, эта ловкость пальцев передается в нашем роду изпоколения в поколение. Существуют навыки, составляющие, так сказать, семейнуюреликвию… семейную тайну, — с улыбкою пояснил магараджа. — Думаю, сагиб Васиштатеперь удовлетворил свое любопытство?

Василий ослепительно улыбнулся, полагая, что русскихмедведей и слонов сегодня выступало в этом зале довольно. Его так и подмывалопопросить магараджу поиграть с ним сабелькой, однако Реджинальд украдкой сделалстрашные глаза, и Василий прикусил язык. Ведь гусарская честь не даст емупроиграть бой ни магарадже, ни его чокидарам, или как их там, ни самомуСиваджи, буде он восстанет из праха. А победа может иметь самые плачевныепоследствия для всех русских: ведь никому не известно, как далеко простираетсяв Такуре гостеприимство и снисходительность к оплошностям европейцев…

— Всех вас, любезные гости, я приглашаю на обед, —провозгласил между тем магараджа. — Бесконечно жаль, мэм-сагиб Барбара, чтообычаи вынуждают нас вкушать сие удовольствие вдали от прекрасных дам, какговорят в Европе. Вас проводят к моей бегум [15], однако поверьте, что япосыпаю голову пеплом, ибо русская роза не сможет долее ласкать своею красотоймой взор…

— А по-моему, здесь и без того много роз! — буркнул Василий,мученически дергая свое ожерелье, от аромата которого у него давно уже ломиловиски, — и сам изумился, кой черт дернул его за язык. Вдобавок тот же чертподсунул ему именно слова на хинди. Добро бы уж по-русски…

Реджинальд опять отчетливо скрежетнул зубами, Бушуев опятьсердито крякнул, и Василий с раскаянием подумал, что эти звуки сегодня начинаютвходить у его приятелей в привычку. Ну что он делает, дурак?! Он-то здесь —птица залетная-перелетная, а им здесь еще жить да жить, в этом Индостане, иневедомо, каково сильно он навредит им своей дуростью, своей привычкой ляпатьнесусветное. Но разве он виноват, что присутствие бушуевской дочери злит егобезмерно, раздражает до того, что все здесь перемолотить вдребезги хочется?

Он… он ненавидел ее, Василий вдруг осознал это! Ненавидел ееголос, тихое дыхание, это манерное, вычурное подражание индускам, эту одежду,которую ни одна приличная женщина на себя не наденет, ненавидел ее за то, чтосвоим вмешательством она, очень может быть, спасла ему нынче жизнь. Да нежелает он ей ничем быть обязанным, этой… этой Салтычихе! И плевать ему на то, чтоникак, ну никак не могла она вчера избивать ту злополучную рабыню, ибо уженесколько дней гоститу магараджи Такура. Не вчера, так прежде избивала.Иезавель! Иродиада! А этот толстячок заливается соловьем: роза, мол, русскаяроза!