Вот это женщина! - Лора Энтони Страница 21

— На данный момент я вообще нигде не работаю, — жестко произнес Киган.

Рен прикусила язык, чтобы не спросить, почему. Ведь она же и в самом деле не хочет узнать, замешан ли он в чем-то противозаконном.

— Я помогу вам с дойкой, — сказала она. — Только оденусь.

Она натянула плащ, и они вышли на улицу. Было уже не так холодно, как вчера. Ветер утих, и беспокойное мычание явственно доносилось из сарая.

Как заметила Рен, Киган быстро выздоравливал. Он шел на шаг впереди нее, как будто боялся, что она его обгонит. Стоило ли его винить? Она ведь хромала, значит, не могла идти так быстро. Киган постоянно бросал встревоженные взгляды на деревья. Что это с ним? — удивилась Рен.

Они вошли в сарай, перед их глазам предстал настоящий хаос.

Шедшая под самым потолком сарая труба для подачи воды была пробита. Вода мощным потоком хлестала на коров сверху и уже залила пол так, что Рен и Киган тут же утонули по щиколотку. Вода смешалась с соломой и навозом. Босси в ярости бодала головой стенку стойла; разлетались куски дерева. Рен стояла с открытым ртом, не зная, что делать.

— Где отключающий воду клапан? — спросил Киган, стараясь перекричать царящий кругом оглушающий шум.

Рен повернулась. Струя воды ударила ей прямо в лицо, и она упала.

Киган тут же оказался рядом и поднял ее.

— Все в порядке? — Он зачем-то начал ее отряхивать.

Она кивнула, дрожа больше от его прикосновений, чем от холодной воды, которая промочила насквозь ее плащ.

— Где клапан? — повторил он.

— Мы можем добраться до него с чердака.

Он взял ее за руку и повел через хаос погнувшихся труб. Даже через перчатки Рен согревало тепло его руки.

— Наверное, трубы лопнули вчера ночью, когда выключились обогреватели, — сказал Киган, пробираясь к лестнице. — А когда я подключил баллон и нагреватели включились, трубы разорвало.

— Господи, какой беспорядок!

— Не волнуйтесь, я помогу вам все убрать здесь. — Он взглянул на нее, и сердце Рен замерло. Ее борьба с собой была бесплодной: эти темные горящие глаза заставляли ее дрожать.

— Я так рада, что вы здесь, — сказала она. — Без вас это была бы просто катастрофа.

Он дошел до чердака, обернулся и протянул ей руку, чтобы помочь подняться.

— Как же вы справляетесь со всем одна?

— Так себе. До последнего времени один из моих учеников помогал мне после школы, но он сломал ногу, играя в футбол, и с тех пор я предоставлена самой себе.

Киган отпустил ее руку и начал осматривать трубы. Рен наблюдала за его движениями. Он шел легко. Неожиданно она поняла, что завидует ему. После аварии она не могла ходить свободно. И тем более грациозно.

Он быстро нашел и перекрыл нужный вентиль.

— Пойдемте, — позвал он.

Они вернулись в сарай, в котором стало заметно тише, хотя коровы и стояли мокрые, замерзшие и жалкие. Да, им предстоит не один час тяжелой работы.

Они посмотрели друг на друга.

— Веселого Рождества, — сказал он и улыбнулся.

Какая у него чудесная улыбка, мелькнуло у Рен в голове. Разорванные трубы, мокрые коровы, вода, залившая весь пол. Но его легкая улыбка, слегка приподнятые уголки губ, согрели ее изнутри, словно она сделала глоток тепла.

Она засмеялась.

— Вам смешно? У вас странное чувство юмора, мисс Мэттьюс. Вы знаете об этом? — Его глаза опасно блеснули. У Рен перехватило дыхание. Он выглядел точно таким, как на фотографии — мягким, жизнерадостным.

Они снова взглянули друг на друга, и Киган понял, что потерял над собой контроль. Он нахмурился.

— Где вы держите инструменты?

— На сеновале. Я покажу.

Рен загляделась на то, как напряглись его мускулистые руки, когда Киган снимал кусок трубы где-то высоко над их головами. И подумала о том, как он выглядит без одежды. И прикусила губу. Ей неожиданно захотелось прикоснуться губами к обожженной коже его шрама и поцелуями унять поселившуюся там боль.

— У вас есть сварочный аппарат?

— Что? — Рен моргнула.

— Здесь нужен новый кусок трубы, но я могу сварить вместе эти остатки, и система продержится до тех пор, пока мы не съездим в магазин.

— Да, где-то был.

Она нашла и сварку, и маску. Киган занялся трубами, а Рен начала уборку. Достав из шкафа старые тряпки, она принялась вытирать коров.

Киган закончил со сваркой труб и помог ей закончить уборку. Несколько раз ему приходилось останавливаться и отдыхать. Рен заметила, что он дышит немного хрипло, и это сильно ее обеспокоило. Но она промолчала. Не ей указывать Кигану, что ему делать, но боже мой! Как ей хотелось обнять его, прижать к груди и защитить от всех опасностей!

— У ваших дедушки и бабушки была большая ферма? — спросила Рен, пока они отдыхали.

— Они держали около ста пятидесяти голов. В основном джерси.

— Мне нравятся джерси, — сказала Рен. — Они не так упрямы, как хольстены.

И она махнула рукой в сторону Босси.

— Но я всегда думал, что хольстены умнее. — Киган оперся на ясли. — Кроме того, они дают больше молока.

Рен кивнула.

— Как часто забирают молоко?

— Моя ферма совсем маленькая, так что грузовик заезжает раз в неделю. По вторникам. — Рен улыбнулась. Было приятно нормально поговорить о чем-то интересном им обоим.

— Можно я задам личный вопрос? — спросил Киган и заглянул ей прямо в глаза.

Под этим взглядом Рен пошевелила пальцами ног в ботинках и приказала себе успокоиться.

— Конечно.

— Зачем вам эта ферма? Она же не приносит никаких денег — одни убытки.

— Эта ферма принадлежит моей семье вот уже три поколения.

— Ах, вот оно что, — понимающе протянул Киган.

— А у вас есть ферма?

Киган грустно покачал головой.

— Мой отец был единственным ребенком в семье, а он ненавидел сельское хозяйство. После смерти дедушки он ее продал.

— Я не могу представить себя без моей фермы. Она — часть меня.

— Иногда я думаю о том, как сложилась бы моя жизнь, будь я достаточно взрослым к тому времени, когда отец продавал дедушкину ферму. — Киган смотрел в пространство и, видимо, вернулся мыслями в прошлое.

На его лице промелькнуло сожаление. Рен потянулась, чтобы дотронуться до его руки, но Киган поспешно отодвинулся.

— Пора возвращаться к нашим коровам, — сказал он, прерывая возникшее между ними неловкое молчание.

Рен, со своей хромотой, могла бы понять его, как никто другой. И все же это понимание, которое он чувствовал, не могло притупить его настороженность.