Граница. Таежный роман. Солдаты - Алексей Зернов Страница 21

Галя улыбнулась, вспоминая.

Лешка любил делать подарки. Но, как известно, подарок любимой женщине и подарок жене — это разные вещи. Любимой женщине обычно дарят духи, украшения, фарфоровые статуэтки, красочные альбомы типа «Знакомство с Эрмитажем» и тому подобные предметы и вещицы, дорогие и не очень, но в большинстве своем абсолютно бесполезные с хозяйственной точки зрения. Законной же супруге хочется подарить кастрюлю-скороварку, скатерть с салфетками, новые сапоги (все равно пришлось бы покупать к зиме), а красочный, но бесполезный альбом про Эрмитаж, как правило, заменяется «Книгой о вкусной и здоровой пище», не менее красочной и не менее бесполезной — в силу отсутствия в магазине необходимых продуктов.

Роман Гали с Алексеем Жгутом, тогда еще капитаном (в старлеи его разжаловали позже), был таким коротким, что она не успела получить в подарок ни духов, ни статуэток, ни альбомов. Правда, Лешка по-настоящему сводил ее в Эрмитаж, но это было после женитьбы, перед самым отъездом в Сторожевой. В Эрмитаже ее так потрясла мумия лошади, лежавшая в стеклянном коробе, что все остальные впечатления просто стерлись, и даже в поезде Галя три ночи подряд не могла толком заснуть: стоило приоткрыть глаза, как взгляд упирался в дно верхней полки — и в памяти тут же появлялась эта дохлая, иссушенная тысячелетиями лошадь с остатками гривы…

И все-таки Лешка умел делать подарки, либо сочетая приятное с полезным, либо чередуя. Однажды на Новый год подарил целую коробку болгарских консервированных персиков — двенадцать банок…

Галя закрыла чемоданчик и поставила швейную машину в угол. Расстелила на столе старое одеяло, включила утюг. Сняла со спинки стула темно-синюю юбку — еще не подшитую, без пояса, с белыми крупными стежками наметки. Цепляя ногтем узелки, выдернула белую нитку, разложила юбку на одеяле и принялась разглаживать швы. Материал — тонкая шерсть — оказался, по счастью, не очень сыпучим, но Галя с опозданием пожалела, что сперва не обметала края. Век живи — век учись.

Ничего, подумала Галя, научусь. Ее ловкие пальцы прекрасно умели держать иглу, складывать бумажные фигурки, плести корзинки и коробочки из проволоки в разноцветной оплетке, сворачивать из полотняной салфетки куколок с ручками-ножками, лепить из пластилина зверюшек. Малышня из детского сада, где Галя работала воспитательницей, называли ее за это Тетя Галя Золотая Ручка, не ведая, само собой, о существовании некой Соньки с таким же прозвищем. А вот Лешка знал и очень веселился.

Но многого Лешка не знал. Галя не рассказывала ему о своей прошлой жизни, навсегда отделив ту жизнь от нынешней, запретив себе вспоминать. Она не боялась Лешкиного осуждения, наоборот, подозревала, что своим рассказом невольно спровоцирует его на очередной дурацкий подвиг.

Даже появление вот этой швейной машинки, доставившей ей абсолютно искреннюю радость, все же омрачалось смутными подозрениями. Галя не задавалась вопросом, где Жгут ухитрился купить такую дефицитную вещь. У Лешки было полным-полно приятелей, имеющих отношение к снабжению. Но вот на какие шиши он приобрел это последнее нежно-салатовое чудо техники? Галя догадывалась, хотя доказать не могла. Если б могла — решительно отказалась бы от такого подарка.

Лешка играл. В примитивное «очко», игру, которая, если не шельмовать, не требует ни ума, ни актерских способностей, ни хорошей памяти — ничего, кроме везения. И Лешке, как ни странно, часто везло. Сам он, смущенно посмеиваясь над Галиным возмущением, утверждал, что дуракам везет, что вот, дескать, говорят: не повезло в карты, повезет в любви, а ему, видишь ты, фартит и в том и в другом.

Галя боролась с Лешкиной пагубной страстью всеми возможными способами: выбрасывала карты, прятала обнаруженные заначки, демонстративно отказывалась от выигранных денег, спалив однажды довольно приличную сумму, на которую Жгут собирался купить новый холодильник. Она всячески подчеркивала, что не желает видеть в доме ни таких денег, ни вещей, на них купленных. Она упрашивала и угрожала, но толку от ее просьб и угроз не было никакого. Заначка выдавалась с легкостью, по первому же требованию, а Лешка играл в долг, будучи уверенным, что отыграется. Шальных денег он больше в дом не приносил, а некоторые незапланированные приобретения, вроде нового и явно дорогого столового сервиза, обставлял по всем правилам актерского мастерства: прямой взгляд честных глаз, широкая улыбка и мгновенная смертельная обида в ответ на подозрительный вопрос жены о происхождении «шишей».

Ладно. Пока он играл по маленькой и со своими, это хотя бы не грозило крупными неприятностями. Но Галя боялась, что однажды, оказавшись, например, в городе, он нарвется на гастролирующих профессионалов и, окрыленный своей верой в мифическую удачу, влипнет по-крупному. И вот тогда… Об этом Гале было даже подумать страшно. Поскольку что будет тогда, она знала, как ни удивительно, больше Лешкиного.

Галя отпарила швы, выключила утюг и с ужасом обнаружила, что провозилась с юбкой больше двух часов. Сейчас придет голодный Жгут, а ужина нет. Галя метнулась в кухню и открыла дверцу холодильника — старый агрегат взвыл и затрясся, не желая делиться холодом.

В морозилке еще оставались пельмени, кусок говядины и толстая сарделька. Ну, с говядиной, понятно, возиться некогда. Пельмени можно полить сметаной, посыпать мелко порезанным зеленым лучком — почти праздничное блюдо. А сардельку что? Правильно, отварить — и все дела.

Галя принесла из комнаты кулинарную книгу, раскрыла — на цветной вклейке изящная длиннозубая вилка кокетливо нацелилась в бок румяной толстой сардельке, возлежащей на островке из консервированного горошка. Аппетитно.

В прихожей хлопнула дверь. Галя отложила книгу и, выйдя навстречу мужу, ткнула его пальцем в живот.

— Пельмени или сардельку? — с шутливой угрозой в голосе спросила она, как спрашивают: кошелек или жизнь?

Жгут поцеловал жену, и она, прижавшись к нему, тут же виновато заглянула в глаза:

— Ты голодный очень, да? У тебя в животе урчит. Леш, ты прости, я тут зашилась совсем… Сейчас приготовлю что-нибудь.

Жгут прошел в комнату и, увидев разложенное на столе одеяло, утюг, портновские ножницы, крикнул:

— Ты зашилась в каком смысле? В смысле — шила?

— В смысле закрутилась, — ответила Галя из кухни. — Переодевайся и можешь садиться за стол.

Она бросила в кипящую воду сардельку, открыла банку с горошком, высыпала его в маленькую кастрюльку и, положив туда кусок сливочного масла, зажгла конфорку. Выдвинула ящик кухонной тумбы и принялась рыться там, гремя ложками и ножами.

Когда переодевшийся Жгут вышел из спальни, на столе его уже дожидалась тарелка, на которой толстая румяная сарделька истекала соком, подставив бок странной трехзубой вилке из светлого металла. Рядом с сарделькой расположился островок нежно-зеленого горошка и влажная песчаная отмель густой горчицы. Помимо тарелки на столе стояли стакан и бутылка «Жигулевского».

— Вот это, я понимаю, натюрморт! — восхитился Алексей, усаживаясь за стол.

Он налил в стакан пива, сделал большой глоток и, вонзив вилку в сардельку, с наслаждением впился зубами в тугую розовую мякоть. Галя, подперев щеку рукой, с не меньшим удовольствием смотрела, как он ест.