В глубине стекла - Елена Искра Страница 21

Потом, при Сталине, репрессировали, но порядочных больше, они ведь уязвимее, открытее, ловчить не приучены. Нет в них, знаете, мимикрии этой, готовности подделываться подо что угодно, лишь бы выжить. Вот их, в первую очередь, под нож и пустили. При Брежневе вроде лучше стало, если бы не враньё это бесконечное. А перестройка началась, тут вообще… Обогащайтесь! А как обогатиться можно в стране, где всё общественное? Только если станешь исповедовать десять заповедей наоборот. «Укради, иначе другой украдет, а ты голодным останешься. Пожелай имущество ближнего своего, отними его, коли возможность представится. Соблазняй, прелюбодействуй, это так здорово! Обворуй родителей своих, ну не самих родителей, а всё их поколение, отбери накопленное. Не люби их, не почитай, определи такую пенсию, чтобы только-только с голоду не подохли, а и подохнут — невелика беда. Богатей, а если кто тебе в этом мешает, убей его. Давай взятки, бери взятки, на этом всё держится». Вот она, современная мораль, а вы — о порядочности… У нас всё общество больно, а учителя, что учителя, они тоже люди, да и работают в школе в основном женщины. Зарплата у учителя какая? Вот именно, не мне вам рассказывать. Только бы выжить, детей прокормить. А ведь ещё одется-обуться нужно, детям образование дать. Подрабатывать? Не все это могут — кто не умеет, на кого спроса нет… А вы говорите, «унизительно». Они ведь теперь хвастаться друг перед дружкой станут, кого больше и лучше одарили.

— Но ведь это стыдно?!

— Это, Олег Дмитриевич, должно быть стыдно. Должно! А не стыдно! Вы думаете, только у нас такое творится? Да, почитай, в каждой школе сегодня так. В одной больше, в другой меньше…

— Значит, можно и «меньше», а, может, где-то вообще «нет»?

— Может, только я о таких школах не слыхала. В частных, может быть, и по-другому. Вы поймите, школа хороша, когда в ней учителя хорошие, работают от души, а его, хорошего, чем-то удержать нужно. Словами высокими? Ну какое-то время можно, а потом… Помните: «Сколько ни говори «халва» — во рту слаще не станет».

В коридоре нарастал шум. Сначала хлопнула одна дверь, потом другая, затопали, зашумели дети.

— Ладно, — Инна Егоровна смущённо улыбнулась, словно прося прощения за свой излишний запал, — что-то мы с вами заболтались. Не забудьте после следующего урока в актовый зал подняться, а потом на застолье.

— Знаете, что-то не хочется.

— Нет-нет, дети здесь ни при чём, они концерт готовили, репетировали, их обидеть нельзя. Да и сабантуй этот игнорировать не стоит, если хотите в этой школе нормально работать.

— Что, явка строго обязательна?

— В общем, желательна. Это как бы демонстрация вашего отношения к руководству и коллективу, проверка на корпоративность духа, если хотите. И вообще, вы же умный человек, понимаете, что белых ворон нигде не любят. Будь как все, по крайней мере, кажись таким, а то заклюют.

— А вы?

— Что — я?

— Как все, или кажетесь?

— А это уж моё дело. Я, знаете ли, уже дважды бабушка, мне спокойно поработать хочется, а не собачиться, или срочно на пенсию уматывать.

Инна Егоровна, кивнув, под дребезжание школьного звонка, возвещающего конец урока, скрылась в недрах лаборантской, а Олег, стараясь не столкнуться со снующими в коридоре детьми, двинулся к себе в кабинет. По дороге он краем глаза отметил сквозь приоткрытую дверь кабинета математики сияющую Ольгу в окружении детей, но заходить не стал.

У дверей его кабинета, радостно улыбаясь, стояла женщина лет тридцати пяти — сорока, с густо намазанными красной помадой губами. Она была полновата, а туго обтягивающая грудь и бёдра чёрная кожаная куртка делала эту полноту ещё заметнее. На шее её живописно пестрел лёгкий платочек. Вьющиеся крашеные волосы обрамляли круглое розовощёкое лицо с крупноватым курносым носом.

Это была председатель его родительского комитета, мама Димы Егорова. Заторможенный, недалёкий мальчишка, вяло получающий свои заслуженные, а то и не заслуженные «трояки», был совершенно не похож на свою страдающую избытком активности маму, которая с видимым удовольствием взялась за неблагодарную общественную работу. Только вот имя-отчество её Олег второй год никак не мог запомнить, впрочем, имя он помнил, а вот отчество…

— Здравствуйте, Олег Дмитриевич, а я вас жду, жду, — тараторила она, входя в кабинет.

— Здравствуйте, Людмила… — Олег сделал паузу, в надежде, что отчество ему сейчас подскажут.

— Ой, да просто Люся! — кокетливо улыбнулась она. — Поздравляем Вас с Днём учителя и желаем успехов в вашем нелёгком труде, — проговорила она столь знакомый Олегу текст.

«Почему Люся? — вяло думал он, изображая на лице соответствующее моменту смущение и умиление. — Почему Люся? Ведь Людмила — Мила? Да и какая она мне Люся? Неужели она не понимает, что мне её так называть язык не повернётся? Тоже, подруга нашлась», — думал он, продолжая кивать и улыбаться. Наконец, услышав знакомое: «Позвольте мне, от имени и по поручению всех родителей и учеников…», он принял из её рук пакет, в котором на ощупь определялась книга. Это действительно оказался фотоальбом «В поисках Атлантиды», с огромным количеством фотографий подводного мира.

— Вот, спасибо! — абсолютно искренне воскликнул Олег, тут же начав листать издание. При этом он автоматически вынул вложенный туда продолговатый конверт и отложил его в сторону. «Наверное, открытка», — отметил он краем сознания, вглядываясь в фотографию подводных скал, удивительно напоминавших башни крепости.

— Ну, угодили! — с довольной улыбкой сказал он через пару минут, отложив в сторону книгу и глядя на довольно улыбавшуюся Люсю. — Угодили так угодили, — снова повторил он, покачивая головою, и взял в руки конверт, чтобы демонстративно прочитать открытку.

В конверте была не открытка, а тоненькая пачка купюр разного достоинства. Мелькали среди них и голубые пятидесятирублёвки, и розовые сотни, но не выше. Купюры были очень разные: одни новенькие и гладкие, другие старые и мятые. Было видно, что в конверт их вложили недавно, они ещё не успели слежаться и выпрямиться, а до этого они лежали в разных кошельках, портмоне, а то и просто в карманах. Олег вдруг вспомнил, что когда он возвращался поездом из армии с десятком таких же дембелей перед каждой станцией они скидывались на водку, и получалась похожая пачечка разнокалиберных мятых купюр.

— Зачем это? — Он осторожно, чуть брезгливо вложил деньги обратно в конверт и отодвинул его от себя. — Зачем это?

— Олег Дмитриевич! — Люся продолжала всё так же довольно улыбаться. — Книга, это так, это от меня и Димки, он рассказывал, что вы подводным плаванием увлекаетесь, а от класса… мы думали, думали, что купить, и решили, что вы лучше сами выберете. — Она улыбалась, искренне, довольно, видимо действительно обрадованная тем, что книга пришлась по душе и совершенно уверенная в том, что и с деньгами они поступили правильно.

— Нет, — Олег почувствовал, что деньги эти он взять не сможет. Он не думал в этот момент ни о достоинстве, ни о самоуважении, он просто физически ощущал, что не сможет положить их в карман, как порою ощущал, что не сможет выпить спиртное, иначе его просто стошнит.