Жемчужина страсти - Юдифь Готье Страница 21

— Разве счастье мое не заключается в службе тебе?

— Это не единственная причина, — сказал Фидэ-Йори, улыбаясь.

«Ты намекаешь на мою предполагаемую любовь к Фаткуре», — подумал Нагато и тоже улыбнулся.

— Если принц будет благоразумен и подавит чрезвычайное возбуждение, которое истощает его, он через три дня будет в состоянии ехать, — сказал доктор.

— Благодарю! — вскричал Нагато. — Это лучше всяких лекарств.

— Моими лекарствами не следует пренебрегать, — сказал доктор. — И ты примешь еще те, что я пришлю тебе.

Потом он низко поклонился императору и своему высокому больному и удалился.

— Ах! — вскричал Фидэ-Йори, когда он остался один со своим другом. — Твое нетерпение доказывает мне, что меня не обманули: ты влюблен, Ивакура, ты любим, ты счастлив!

И он глубоко и тяжело вздохнул.

Принц посмотрел на него, удивленный этим вздохом, и ждал признания, но молодой человек слегка покраснел и переменил разговор.

— Видишь ли, — сказал он, открывая том, который лежал у него на коленях, — я изучаю эту книгу законов, и смотрю, не нужно ли ее очистить, смягчить.

— В ней есть одна статья, которую я советую тебе уничтожить, — сказал Нагато.

— Какая?

— Та, в которой говорится о взаимном убийстве из-за любви.

— Что же это за статья? — спросил Фидэ-Йори, перелистывая книгу. — А, вот! «Если двое возлюбленных клянутся умереть вместе и вспарывают себе живот, их трупы поступают во власть правосудия. Если один из них не смертельно ранен, то он считается убийцей другого. Если оба остаются в живых после покушения на убийство, то на них смотрят, как на отверженных».

— Это несправедливо, — сказал Нагато. — Разве человек не имеет права путем смерти избегнуть слишком тяжелых страданий?

— Есть религия, которая говорит, что нет, — пробормотал Фидэ-Йори.

— Вера европейских бонз! Та, учение которой ты принял по всеобщим толкам, — сказал Нагато, стараясь читать в глазах своего друга.

— Я изучал эту веру, Ивакура, — сказал сегун. — Она трогательна и чиста, и священники, которые проповедуют ее, выказывают полное самоотвержение. В то время, как наши бонзы стараются только разбогатеть, те презирают богатства. И потом, видишь ли, я не могу забыть ни ужасной сцены, при которой я присутствовал когда-то, ни высокого мужества христиан, выносивших страшные мучения, которым подвергал их мой отец. Я был тогда ребенком: меня заставили присутствовать при их казни, чтобы научить меня, как нужно поступать с этими людьми. Это происходило около Нагасаки, на холме. Этот кошмар никогда не даст мне спокойно спать. По склону было расставлено такое множество крестов, что холм казался покрытым лесом из сухих деревьев. Среди жертв, которым обрезали носы и уши, шли трое юношей; мне кажется, я их еще вижу, обезображенных, окровавленных; они выказывали странную храбрость перед смертью. Несчастных всех привязали к крестам и проткнули им тела копьями. Кровь текла ручьями; жертвы не жаловались. Умирая, они молили небо простить их палачей. У присутствующих вырывались ужасные крики, и я, весь перепуганный, кричал вместе с ними и прятал лицо на груди принца Маяды, который держал меня на руках. Вскоре, несмотря на солдат, которые отталкивали копьями зрителей этой ужасной сцены, они бросились на холм, оспаривая друг у друга священные клочки одежды мучеников, которых оставляли голыми на крестах.

Во время разговора сегун продолжал перелистывать книгу.

— Вот как раз, — сказал он с содроганием, — указ, которым мой отец повелел избиение:

«Я, Таико-Сама, приговорил к смерти этих людей, потому что они пришли в Японию под видом посланников, хотя и не были ими, потому что они жили на моей земле без моего разрешения и проповедовали христианскую веру, несмотря на мое запрещение. Я хочу, чтобы они были распяты в Нагасаки».

Фидэ-Йори вырвал эту страницу и несколько следующих, содержавших законы против христиан.

— Я нашел, что нужно вычеркнуть в этой книге, — сказал он.

— Ты хорошо делаешь, государь, покровительствуя этим кротким и безобидным людям, — сказал Нага-то. — Но берегись, чтобы молва, которая переходит из уст в уста и обвиняет тебя в приверженности к христианству, не укрепилась, и чтобы твои враги не воспользовались ею против тебя.

— Ты прав, друг, я подожду, пока мое могущество не утвердится крепко, и тогда объявлю мои чувства и искуплю, насколько это возможно, пролитую на моих глазах кровь. Но я должен покинуть тебя, дорогой больной, ты утомляешься, а доктор предписал тебе покой. Будь терпелив, твое выздоровление близится к концу.

Сегун удалился, бросив на своего друга нежный взгляд.

Как только он вышел, Лоо наконец поднялся; он зевнул, потянулся и сделал тысячу гримас.

— Ну, Лоо, — сказал принц, — пойди, побегай немного по саду, но не бросай камнями в газелей и не пугай моих китайских уток.

Лоо исчез.

Оставшись один, Нагато быстро вынул из-под подушки бумажку, спрятанную в сумочку из зеленого атласа. Он положил ее на подушку, лег на нее щекой и закрыл глаза, чтобы заснуть.

Это был тот конверт, который дала ему Кизаки. Он берег его, как драгоценность, и его единственной радостью было вдыхать его легкий аромат. Но, к его великому сожалению, ему казалось, что запах за последние дни выдыхался. Может быть, привыкнув часто вдыхать его, он уже не ощущал его так сильно.

Вдруг принц приподнялся; ему пришло в голову, что внутри этот тонкий, приятный запах лучше сохранился. Он сломал печать, которой еще не трогал, думая, что конверт был пуст, но, к своему великому удивлению, он вынул оттуда исписанную бумажку.

Принц вскрикнул и попробовал прочесть, но напрасно. Красные круги бегали перед его глазами, в ушах шумело; он боялся потерять сознание и опустился на подушку. Однако он успокоился и снова стал смотреть на письмо. Это было изящно составленное четверостишие. Принц прочел его с невыразимым волнением.

«Два цветка распускаются на берегах одного ручья.

Но, увы! Ручей их разделяет.

В каждом венчике дрожит капля росы — блестящая душа цветка.

Одну из них озаряет солнце, и заставляет ее блестеть.

Но она думает: отчего я не на другом берегу?

Когда-нибудь эти цветы склонятся, чтобы умереть.

Они уронят, как бриллианты, свою лучезарную душу.

Тогда обе капельки росы сольются и смешаются».

— Это она назначает мне свидание, — вскричал принц, — дальше, позже, в другой жизни. Значит, она угадала мою любовь! Она меня любит! О, смерть, разве ты не можешь поторопиться? Не можешь приблизить божественный час нашего соединения?

Принц мог подумать, что он услышан, так как он потерял сознание, опрокинувшись на подушки.