Негры во Флоренции - Ведрана Рудан Страница 21

Он не знал, что меня трахает серб, поэтому сказал:

— Старушка, ты ненормальная, ты что, тотально свихнулась, да моя жена хорватка из Боснии.

— Твоя жена боснийка, достаточно послушать, как она говорит, а твои критерии, что такое турок, не выдерживают никакой критики, для тебя она не турки, потому что ты ее трахаешь и, следовательно, не можешь быть объективным, но когда ты прозреешь, ты поймешь, что турок это турок и тогда, когда она родит тебе маленького турка, о котором ты думаешь, что он не турок, потому что это твой турок и ты не видишь, что он турок. Очнись, Серджо, пошли в жопу и больших, и маленьких турок, пока еще не поздно, переселись из квартала и из страны, где полно тюльпанов и турок, и приезжай в Кроэйшу, где ты окажешься среди чистых, среди своих, ты будешь видеть хорватский закат, спроси моего брата, почему он вернулся, он, человек с высшим образованием. — И я сказала ему про эти твои два сраных факультета.

А Серджо мне сказал, мы с ним стояли на Корзо, у него в руках был крашский пршут, какого хрена люди находят в пршуте, у меня от него высыпают прыщи, ты же знаешь, так вот, Серджо мне сказал:

— Там я не вижу ни солнца, ни луны, климат просто кома, холод, ветер, дождь, депресняк, вкалываю с утра до ночи, — он в каком-то банке работает, на компьютере, — это не жизнь.

— Слушай, — сказала я, — тебе дали работу, ты получил дом, у тебя никаких кредитов, дети там идут в школу с четырех лет и никак тебя не достают, вся медицина бесплатная, все доктора, маммография, рак v женщин находят еще до того, как он успеет поселиться в груди, а здесь, в нашем городе, от рака груди умирают мои сверстницы, при этом никто понятия не имеет, отчего они умерли, чем ты можешь быть недоволен?

Он сказал:

В гробу я видал эту Голландию, столько работать, это не жизнь, на улицах народ увидишь только в день рождения королевы, а ты посмотри вокруг.

Факт, мы стояли посреди Корзо и мешали миллионам людей, которые толкались вокруг нас.

— Ты ненормальный, — сказала я, — эта страна не та, какой она была когда-то. Здесь тоже надо работать. — И я рассказала ему твою историю. Я сказала ему: — Посмотри на моего брата, он окончил… — я сказала ему, сколько у тебя дипломов, упомянула и Америку, и Вену, и средний уровень, — а работает на австрийцев, шеф у него настоящий гад, их семь человек, все сидят в одной комнате, за компьютерами с восьми до восьми, каждый вечер оглядываются друг на друга, потому что неприлично уйти с работы слишком рано. Там все соответствуют тренду, продвигают капитализм с человеческим лицом, шефу говорят «ты», могут ходить с длинными волосами и приходить на работу в старых джинсах, в офисе держат котенка и попугая. Делают какие-то программы для фирм, их шефы за каждый проект берут с заказчиков как за сто часов работы, а мой брат и компания должны сделать всю работу за двадцать часов. Зарплата держится в тайне, если бы кто-нибудь пискнул, какая у него зарплата, его выбросили бы на улицу. Говорят, что так во всем мире, хотя на самом деле во всем мире уже давно не так. В Германии обнародовано, что весь этот пиздеж вокруг тайны зарплаты — просто трюк работодателей с целью платить работникам как можно меньше. Когда в Германии раскрыли эту тайну, оказалось, что женщинам за ту же работу платят на тридцать процентов меньше, чем мужикам. У моего брата ни выходных, ни праздников, — сказала я этому Серджо с его бесподобным пршутом в руке. — Шеф звонит ему домой в любое время дня и ночи, а тем, у кого мобильник от фирмы, достается еще больше. У них нет профсоюза, нет права задавать глупые вопросы. А если бы все они семеро, все, сколько их в этой фирме дрочит компьютеры, объединились и объявили забастовку, фирма бы уже наутро разорилась и оказалась в полной жопе или была бы вынуждена поднять им зарплаты. Но здесь все трясутся за свои задницы, никто не пользуется как надо своей серо-белой мягкой массой, каждый знает: если работаешь, то получишь кредитную карточку и сможешь купить кроссовки в рассрочку на три взноса. Шеф, это говно, сидит в соседней комнате, но общается с ними только по электронной почте. За опоздание утром на пять минут вычитает из зарплаты пятнадцать кун, но не учитывает, что работают они по двенадцать часов.

И еще я этому Серджо рассказала про тот твой случай. Когда вы с коллегой что-то запороли, и вам пришлось исправлять ошибки после окончания рабочего времени, и шеф заплатил твоему коллеге сверхурочные, а потом вычел с него за прокол, и тот получил только свою обычную зарплату, а с тебя он вычел пятьсот кун из зарплаты, потому что тебе не были начислены сверхурочные, потому что ты их и не требовал.

Серджо мне сказал:

— Я что-то не въезжаю.

Тогда я ему сказала:

— Старик, мой брат напортачил и работал всю субботу и воскресенье, чтобы это исправить, вместе с другим типом, и тот, другой, тип получил сверхурочные, а когда шеф у него вычел за прокол, он получил просто зарплату, но полностью, а мой брат…

— Не въезжаю, — сказал Серджо, он по-прежнему держал в руке пршут, а Шипац недалеко от нас, рядом с магазином «Краш», посыпал солью початок вареной кукурузы. Початки были в листьях.

— Иди ты на хер, — сказала я.

Он сказал:

— Почему твой брат не уйдет в другую фирму или не свалит отсюда?

— В какую другую фирму, — сказала я, — в Хорватии нет другой фирмы. Единственная фирма — это твоя первая фирма, другая фирма — это бюро по трудоустройству. Шеф будет трахать его, пока смерть брата не разлучит их, мой брат не агрессивен, а если ты о том, что шефа бы следовало забить насмерть, то, конечно, следовало бы. Но здесь, и мы все это знаем, имеются только гады, убьешь одного, на его место приходит другой.

— А почему твой брат вернулся?

Я не хотела ему говорить всю эту чушь насчет хорватского заката, и про китаянок тоже не хотела. Я сказала:

— По медицинским причинам, у него воспаление простаты.

— Такой молодой! — сказал Серджо.

— Здесь у всех воспаление простаты, — сказала я, — мы пьем здесь отравленную воду, не возвращайся, Сергей.

После этого он ушел с пршутом в левой руке.

Я вываливаю все это говно на кассету только из-за тога, что веду честную игру, ты мне заплатил. Когда я вот так рассказываю о своей жизни, я ясно вижу, что моя жизнь — это факинг жизнь. Сколько у меня шансов оказаться однажды возле бассейна, рядом двое светловолосых детишек возятся с мастифом, муж встряхивает мокрой головой над моим загорелым плоским животом, служанка несет коктейль «Текила санрайз»? Шансов у меня ноль целых и ноль тысячных процента. И это потому, что я не умею правильно выбрать мужчину. И какого только хрена я крестилась и причащалась? Если бы моя старуха об этом узнала, она публично отреклась бы от меня с объявлением об этом в местной газете. Я пошла к тому попу, потому что хотела вписаться. Попы действительно говнюки.

Сьюзи мне сказала:

— Ты что, спятила, с ними нельзя иметь дело, они у нас дом украли.