Жемчужина Санкт-Петербурга - Кейт Фернивалл Страница 21

— Счастливого Рождества, Валентина Николаевна.

— И вам счастливого Рождества, Аркин.

Перед ней стоял водитель. Впервые она увидела его не в форме. На нем был добротный пиджак, белая рубашка, и выглядел он подтянуто и даже элегантно. Решительное лицо. Уверенность, с которой он встретил ее взгляд, заставила Валентину подумать о том, что кроется за этими холодными серыми глазами. Она положила конфеты и мыло на его чистую, без единого грязного пятнышка ладонь.

— Спасибо, — сказал он, но улыбнулся совсем не так, как улыбались остальные слуги.

— Аркин, вы прекрасно справились, когда на днях мы с вами застряли на дороге на Морской улице. Спасибо вам.

Он как будто чтото хотел сказать, но передумал и лишь вежливо кивнул.

— А где Лев Попков? — спросила она. — Чтото я его не вижу.

Улыбка водителя потускнела.

— Чемто своим занимается. Кажется, он в конюшне.

Она нахмурилась.

— Заболела лошадь?

— Об этом лучше спросите у него, Валентина Николаевна.

— Но сейчас я спрашиваю вас.

Взгляд его задержался на ней дольше, чем того требовали правила вежливости.

— Я думаю, дело не в лошади.

— Он нездоров?

— Валентина, душенька, ты задерживаешь очередь, — раздался твердый голос матери. — Подходите, Аркин.

Он тут же прошел дальше, за следующим подарком. Было в этом водителе чтото такое — чтото надежно спрятанное за показной вежливостью, — отчего по спине Валентины прошел неприятный холодок.

— Лев! Лев!

Куда он запропастился?

— Попков! — снова крикнула Валентина и двинулась вдоль стойл.

Наконец она отыскала его. В одной из свободных загородок он лежал на копне сена. Глаза закрыты, тяжелые руки недвижимы. Сердце ее остановилось. Нет! Неужели снова? Сначала его отец, Семен, а теперь и Лев. Запах крови опять ударил ей в ноздри, и она закричала.

— Какого черта?! Прекратите визжать, вы лошадей пугаете.

Валентина замолчала. Переведя дух, она гневно уставилась на конюха. Тот, недовольно глядя на нее приоткрытым глазом, почесал подмышку.

— Дурак! Глупый казак! — набросилась на него девушка. — Ты меня до смерти напугал. Я подумала, ты умер!

Недовольство исчезло из его взгляда, он пробурчал чтото невразумительное, поднес ко рту бутылку водки и отпил. Чистые струйки прозрачной жидкости потекли по его щекам и дальше, на сено. Бутылка была почти пуста.

— Лев, да ты напился!

— Конечно, я напился.

— Мне показалось, что я почувствовала запах крови.

— Вам всегда чтото мерещится.

— А вот тебя ждут неприятности самые настоящие.

Он улыбнулся (рот его в царящей здесь полутьме сделался похожим на черный провал пещеры) и снова поднес к губам бутылку.

— Лев, прекрати, — недовольным тоном произнесла она.

Казак бросил в ее сторону бутылку, но та не долетела и шмякнулась на пол.

— Чего вы так боитесь?

— Не хочу, чтобы тебя выпороли.

— Ха!

Она протянула ему пакет со сладостями и мылом. Но здесь это выглядело смешно, и девушка произнесла:

— У отца есть для тебя более подходящий подарок.

Он вдруг громогласно рассмеялся. Громкий гортанный звук вырвался из его могучей груди.

— Я уже получил его.

— Деньги?

Глаза Попкова превратились в черные щелочки.

— Нет, не деньги.

— А что? Бритва и табак?

В ответ здоровяк неожиданно поднялся и, покачиваясь из стороны в сторону, сдернул черную рубаху через голову, обнажив широкую, поросшую густыми черными волосами грудь. Валентина точно окаменела, не в силах оторвать от него взгляд. Никогда раньше она не видела мужского тела. По крайней мере так близко.

— Ты пьян, — снова сказала она, но в словах этих уже не было слышно укора. — Надень сейчас же рубаху, замерзнешь.

Но Попков, не обратив на ее слова ни малейшего внимания, отбросил рубаху в сторону, повернулся и лег на сено лицом вниз.

— Лев! — ахнула Валентина.

Прикрыв рукой рот, она уставилась на спину казака.

Выпуклые мышцы были исполосованы. Ровные красные диагональные линии пересекали их, словно ктото нарисовал их краской. Краска эта была все еще влажной и поблескивала. Медленно Валентина вошла в стойло и опустилась рядом с Попковым на колени. Кнут оставил глубокие раны, коегде плоть была рассечена.

— За что? — прошептала она.

Спрашивать, кто сделал с ним такое, было бессмысленно.

Казак снова повернулся и натянул через голову рубаху. Валентина не понимала, как он вообще мог шевелиться с такой спиной.

— Как он мог так поступить с тобой? — Ей вдруг стало стыдно за отца.

Попков выудил из соломы еще одну бутылку. Эта была еще полной.

— Вчера, — сказал он, — я вошел в комнату Катерины Николаевны, когда она была там одна.

— О, Лев.

Он безразлично пожал плечами и приложился к бутылке.

— Я всего лишь хотел сделать ей небольшой подарок на Рождество.

— Но это же ее комната, Лев.

— Ну и что? Я уже бывал там. Много раз, когда снимал ее с коляски или, наоборот, сажал.

— Но при этом всегда присутствовала Соня.

Попков фыркнул.

— Нет. Дело не в этом. Ваш отец вошел в комнату, когда я сидел рядом с ней на кровати и разговаривал. За это он меня и выпорол.

Валентина накинулась на него с кулаками. Принялась колотить гранитные мускулы.

— Дурак! Дубина! — закричала она. — Казак безмозглый, ты с ума сошел! И правильно, что тебя выпороли!

Он поймал ее руку и вложил ей в ладонь горлышко бутылки.

— Выпейте немного.

Она посмотрела на прозрачную, как вода, жидкость, поежилась и поднесла бутылку к губам.

Валентине было очень тепло. Она слышала, как ночной ветер гуляет внутри деревянных стен конюшни. Чтото очень приятное порхало у нее в голове, чтото с крыльями, как у мотылька. Губы перестали слушаться и все норовили растянуться в улыбку. Она сидела на полу, прислонившись спиной к стенке стойла и зарывшись ногами в сено. Как только Валентина закрывала глаза, в ушах начинало гудеть, и ее клонило на бок.

— Хватит с вас, Валентина Николаевна. Идите спать. — Попков пнул ее ногой в накрытое сеном бедро, как свинью. — Давайдавай, проваливай! — прорычал он.