Порода. The breed - Анна Михальская Страница 20

— Да, замечательно, — ответила я. И тут же снова вспомнила о Вурлакове. При этом где-то в животе возникло то отвратительное ощущение, которое я всегда испытывала в лифте высотного здания МГУ при начале движения: у-у-х-х-х… Увы, виза у Валеры уже в кармане. Мне живо представилось, как гуманный дрессировщик засовывает свое барахло в чемодан, специально купленный для этого случая — первой в его жизни поездки за границу.

Следуя за Мэй и ее тройкой борзых обратным путем, для разнообразия — по противоположной стороне дороги, которая, впрочем, ничем не отличалась от первой, я думала об alma mater на Воробьевых горах.

Странное место все-таки. Заколдованное. Интересно, есть ли там привидения. Должны быть. Бродят, наверное, по коридорам, оправленным в дубовые панели, по этим академическим темным аллеям, призраки бывших советских деканов, некогда изгнанных за строптивость — робкие попытки утвердить и отстоять научную истину или человеческую справедливость… курят по ночам на лестницах призраки влюбленных… И в любое время года клубятся в парках грозовые облака сирени, плещут вокруг памятника Основателю сизые голубиные крылья, пенится нежная розово-белая кипень цветущих яблонь, простираются золотые поля одуванчиков… Как мажется желтая пыльца… Как зелена трава… А в солнечном небе этой вечной весны неустанно носятся, пронзая сердце острыми крыльями и криками, привидения птиц — стрижи. Вот что такое МГУ — призрак юности, наша фата-моргана…

Да и Андрей — кто он? Не призрак ли любви? Не привидение ли надежды? Не напрасное ли ожидание счастья — он, вечно неспокойный, летучий фантом? Кто? Как он выглядит, мой любимый? Человек, которому бесполезно звонить — все равно не окажется дома, невозможно писать — письмо не дойдет, затерявшись в поисках ускользающего адресата… И где его дом? А где дом у стрижа? Кто ответит?

Открылась, скрипнув, серая калитка и пропустила нас в Стрэдхолл. Мэй вдела в ржавые петли толстую дужку замка. Лязгнув, он заперся. Мы проследовали в дом — отдыхать и одеваться к ланчу у Энн.

Утомленные “прогулкой” борзые рухнули в свои кроватки, устланные мягкими одеялами, а Мэй поставила на очаг чайник, чтобы выпить еще чашечку кофе. К кофе предлагалось сухое вино — what would you prefer, Anna, red or white? ^[68] Я предпочла бы бутерброд, но было совершенно очевидно, что выбирать полагалось только цвет напитка. Я сдуру назвала красное, прикинув, что оно все же питательней, и снова ошиблась. Я знала: Jentlemen prefer blonds — джентльмены предпочитают блондинок. Однако Ladies prefer white ^[69] — но это правило английской жизни было мне еще неизвестно.

Вино было французское, и его было очень много. После второй бессонной ночи и прогулки я впала от молодого бургундского в какую-то эйфорию. Меня уже почти не волновал ни скорый визит к Энн, которому Мэй явно придавала какое-то особое значение, ни даже надвигающаяся катастрофа в образе Вурлакова, уже простершего тень своих крыл над Британией. Черный ворон, что ты вьешься… Ну и вейся себе на здоровье. Звонок телефона, прервавший нашу спокойную беседу, затронул лишь край моего сознания и почти не обеспокоил. Во всяком случае, “эффект лифта” в животе на этот звук не сработал.

— Анна, это опять тебя: тот же голос из России, — услышала я как-то издалека.

Ничего, пробьемся, — подумала я, протягивая руку за трубкой… Часы над очагом показывали девять. Плюс три часа. Получается двенадцать. Ну, конечно. Сейчас опять скажет, чтобы встречала, и сам, наверное, узнал, когда. Черт с ним. Потрачу все свои деньги до последнего доллара, поеду в Хитроу одна. До Ньюмаркета дойду пешком по дороге — не привыкать, всего-то миль десять будет… Это не расстояние… Дальше на автобусе до поезда, потом до Лондона… Хорошо, что невзначай расспросила Мэй и все узнала… Доберусь как-нибудь, а там посмотрим. Вещи брать не буду, чтобы Мэй чего не заподозрила. Возьму только документы и обратный билет в Москву на всякий случай — хоть он и с фиксированной датой, но, может, удастся доплатить и улететь отсюда сегодня же к чертовой матери. То есть домой, на Плющиху. А Вурлаков с Пам пусть сами разбираются. Ну их. Я все равно с ними обоими не справлюсь. Стыдно перед Мэй, конечно. Ну, делать нечего. Да и Мэй тоже хороша — все распланировала, а меня даже не спросила. Я не игрушка все-таки. И без меня развлечений хватит. Позвоню ей из Хитроу перед самым рейсом, чтобы не поймала.

Я приложила трубку к уху.

— Анькя-э-э, это я. В общем, тэ-э-к… Я не еду.

— Что?

— Ну, не еду я.

— То есть?!

— Ну, визу не дали. Отказали.

— Не может быть! Как это?

— А вот так. Отказали, и все. Сволочи. Я скоро человека пришлю. Вместо себя. Гриб. Владимир Владимирович.

— Какой гриб? Валера, ты что? Что все это значит?

— Значит, что ты должна там жить и ждать, когда приедет Гриб. Как оформим на него документы, визу получим, так сразу и позвоним.

Все выгоды моего положения, дарованные переменчивой судьбой, я смогла оценить только сейчас.

— Валера, — сказала я строго и назидательно, — ты представляешь себе, сколько стоит прожить в Англии хотя бы сутки? Нет? Ну, узнай у сведущих людей. А сколько именно суток мне нужно будет тут провести, пока приедет твой Гриб, знаешь? Можешь сказать? Нет?

Отлично. То есть очень жаль.

— Чего — чего?

— Досадно, говорю. У меня обратный билет с фиксированной датой. Через месяц. Тогда и приеду. Точно как договаривались. — Я с восторгом поняла, что отныне и навсегда неуязвима ни с моральной, ни с материальной точки зрения. Что я свободна по крайней мере от Валеры. Главный фронт — восточный — прекратил военные операции, и практически навсегда. А со вторым, западным, я как-нибудь справлюсь. Было совершенно ясно, что никакой Гриб не сможет получить загранпаспорт и визу за оставшееся время. Я — свободна!

Невероятное случилось! Я — свободна!

Но Валера продолжал атаку:

— Ну, Аньк, ладно тебе… Поживи там подольше, по ресторанам пока походи… Интересно ведь! Красота!! — Враг попытался прибегнуть к военной хитрости, последней и жалкой.

— Нет, не буду. И не проси. Сколько договаривались, столько и проживу. Я ведь работаю все-таки. Пока.

— Пока, — беспомощно сказал Валера и… повесил трубку.

Я повернулась лицом к западному фронту, ощущая его в данный момент почти союзником:

— Мэй, ты знаешь, что произошло? Мой русский — тот, насчет льна, не приедет. Пам не повезло!

— Неужели? Бедная Пам! Впрочем, я ничего другого и не ожидала. Что она ни затеет, все проваливается. Я же тебе говорила! Вечно какая-нибудь чепуха. Да, кстати, а почему это он не приедет?

— Он сказал, что визу не дали.

— Неужели! Странно. Он не сказал, в чем дело? Кто он вообще такой?