Мой единственный - Джил МакНейл Страница 20

— Я пойду в свою комнату, а ты поговори с парнями, а потом поднимайся ко мне.

— Это такой твой план?

— Да, Денежка-Копеечка, и это очень хороший план.

Не могу не рассмеяться. Но также не могу не ругаться и добавляю, что я не пойду к нему в номер, как хорошо дрессированный песик, потому что это будет очень уж заметно.

— В таком случае, я буду сидеть здесь и целовать тебя в самые неожиданные моменты весь вечер напролет.

— Нет, не будешь.

— Я сделаю это, ты знаешь.

— Ну ладно, ладно. Ты поднимайся к себе в комнату, а я постараюсь что-нибудь придумать, чтобы ребята не схватились за мобильники, как только я выйду.

— Хорошо. Я буду ждать тебя у лифта. У тебя десять минут. Иначе я возвращаюсь.

Он встает и выходит.

Джордж с Кевином смотрят на меня, изображая удивление.

— Это был Мак, тип из агентства? — говорит Джордж. — Что ты с ним сделала? Он выглядел так, будто ты отшила его. — Он насмешливо фыркает в стакан.

Я поднимаюсь и медленно подхожу к ним. Строго глядя на Джорджа, я говорю ему, что если он скажет хоть слово кому-нибудь, даже своей маме, то я позвоню его жене и расскажу ей об официантке из «Маленького шефа» в прошлом году. Джордж бледнеет, Кевин хихикает. Я говорю Кевину, что позвоню жене Джорджа и в том случае, если что-нибудь скажет Кевин, а Джордж сильнее его. Я думаю, это сработает.

Я выхожу из бара и вижу, что Мак торчит у лифта под пристальными любопытными взглядами администратора. Лифт открывается, мы заходим, и Мак начинает целовать меня. Мне это нравится безумно, но тут лифт останавливается, и входит пожилая пара. Так как я не хочу попасть в полицию за совершение непристойного поступка в лифте отеля, потому что это наверняка дойдет до родительского комитета, я пристально смотрю на Мака, пока мы едем до его этажа. Мы выходим, двери закрываются, и нам слышно, что пожилая пара смеется. Маку совершенно все равно, и, как только мы оказываемся в безопасности по ту сторону дверей его номера, мне тоже.

Постепенно мы понимаем, что сильно проголодались, заказываем кофе с бутербродами и пытаемся придумать, как бы нам пережить съемки, которые должны начаться через несколько часов. Мы решаем, что будем действовать по обстоятельствам и надеяться, что Джордж с Кевином будут держать язык за зубами. Я добираюсь до своей комнаты в половине третьего. Не представляю, как в ближайшие двенадцать часов я смогу говорить, не то что работать. Никак не могу выбрать, что надеть, так как будет прохладно, но тут звонит телефон.

— Я просто хотел сказать, что ты замечательная, и я хочу встретиться с тобой в Лондоне, если ты согласишься. Это на тот случай, если не успею сказать это тебе позже.

Он кажется немного смущенным таким своим порывом и сразу кладет трубку. Я в восторге и неожиданно чувствую себя значительно бодрее.

Менеджер по сценографии, Джонни, заезжает за мной, и мы прибываем в отель к Барни без пяти четыре. Он уже крутится в холле. Ему достаточно одного взгляда на меня: «Господи, ты выглядишь так, точно тебя оттрахали по полной программе».

Я чуть не захлебнулась кофе, который волшебным образом оказался у Джонни, но Барни уже пустился в обсуждение планов на утро в своем привычном очаровательном стиле. Лодочник, похоже, замерз, но уже приехала передвижная кухня, так что все жизненно важные составляющие в наличии, погода замечательная, хотя море неспокойное.

Просто чудо, но все проходит как по маслу, и мы снимаем все нужные эпизоды, как актер сходит с лодки в лучах предрассветного солнца, хотя, как всегда, солнце всходит в совершенно неожиданном месте, и в последний момент приходится поспешно переустанавливать освещение. Никто не падает в воду, и все здорово, пока Барни не приходит в голову снять эпизод возвращения лодки в бухту. Это будет потрясающий кадр, свет замечательный, и вообще он здесь режиссер, поэтому мы будем снимать это. Актеру явно не хочется выходить в море, точно так же как и лодочнику, но Барни настаивает, и мы все начинаем их уговаривать, что это не займет много времени. Мы сажаем в лодку Криса, первого ассистента, и даем ему радио, чтобы Барни мог давать указания. Он явно не в восторге, потому что в лодке его всегда тошнит.

Как раз в то время, когда они отходят от берега, появляются Мак, Люси и заказчик, мы объясняем им, что происходит. Заказчик колеблется и хочет знать, повлечет ли это дополнительные расходы. Мак произносит: «О, ради бога!», и Барни смотрит на него с восхищением. Люси поспешно уводит заказчика позавтракать и успокоить его уязвленное самолюбие. Мы сгрудились на пирсе и внимательно следим за тем, как лодка скрывается за входом в бухту, и тут раздается тревожный сигнал, который, наряду с прерывистыми криками Криса, свидетельствуют о том, что мы наблюдаем не просто сцену лодочной прогулки.

— Здесь настоящий шторм, нужно выбираться отсюда к е…ной матери! — эти и другие ругательства доносятся по радио.

Действительно, волна сильно поднялась; похоже, начинается шторм. Небо великолепное, солнце пробивается через облака и посылает потоки света прямо к морю. Крошечная лодка, подпрыгивая на волнах, приближается к входу в бухту; Барни, конечно, прав: это сказочно красиво. Лодка уже приближается, но Барни говорит, что нужно сделать еще дубль, потому что солнце скрылось в самый важный момент. Из лодки по радио доносится поток ругательств.

Я с ужасом замечаю, что у заказчика своя видеокамера, он стоит прямо сзади Барни и пытается снимать через его плечо. Затем он просматривает отснятую пленку. Я, Люси и Мак совершенно четко понимаем, что он собирается начать задавать вопросы. Барни поворачивается и смотрит на него уничтожающим взглядом. Мы с Люси подскакиваем к заказчику, Мак берет его под руку, и мы настойчиво ведем его к машине, где он начинает нести чепуху о том, что свет был недостаточно ярким. Мы пускаемся в объяснение технических тонкостей, придумывая некоторые из них на ходу, и постепенно нам удается успокоить его. Люси уверяет его, что, если ему этот эпизод не понравится, мы всегда сможем вырезать его из ролика. Она говорит это шепотом, потому что, если Барни услышит, с ним случится припадок. Мак предлагает выпить кофе и начинает подробно расспрашивать заказчика о его камере, и они отходят подальше, вполне счастливые. Отлично, и нельзя было подумать даже, что его разыгрывают, если бы не грубые жесты у него за спиной.

Лодка уходит в море и возвращается обратно, и так три раза, пока мы не получаем нужного сочетания света, облаков и прыгающей на волнах лодки, которая, кажется, никогда не доберется до бухты. Затем Барни заставляет их сделать несколько кругов по бухте, почти причаливать и потом снова отчаливать. Актера уже почти тошнит, лодочник в бешенстве. Наконец у нас есть все, что нужно, но теперь Барни хочет, чтобы лодка прошла вдоль бухты и мы бы могли снять, как актер выбрасывает канат.

Актеру это не нравится, никто не говорил ему, что придется бросать канат, но мы уговариваем его взять себя в руки, иначе Барни еще раз заставит их выходить в море. Это производит нужный эффект, и он выбрасывает канат бесконечное количество раз. Волна еще больше усилилась к этому времени, и на десятом примерно дубле выносит лодку прямо на скалу с отвратительным треском. Лодочник бросается к рулю и отводит лодку от скалы, но повреждение уже нанесено: ограждение на носу сломано и жалостно свисает вниз. Все произносят: «… твою мать!» — и быстро отводят глаза, как будто бы заняты совсем другим.