Монетка на счастье - Барбара Картленд Страница 20

Через Ла-Манш плыли почти пять часов — в проливе сильно штормило. Берил удалилась к себе в каюту, жалуясь, что ей худо, она плохо переносит качку; но Клиона, закутанная в теплый плащ, осталась на палубе — она хотела видеть, как скроются из глаз меловые скалы Дувра и на горизонте возникнет берег Франции.

Она испытывала радостное волнение и некоторую тревогу. Сама мысль о том, что она покидает родные берега и отправляется за границу, порождала душевный трепет. Клиона наслушалась всяческих страстей о новой Франции. За последние годы она часто видела рисунки Гилрея, изображавшие ужасы кровопролития; люди повторяли душераздирающие истории, которые рассказывали чудом спасшиеся от гибели и потерявшие все свое достояние эмигранты, которые нашли убежище в Великобритании.

Пришло время убедиться воочию, и Клиона чувствовала себя совсем юной и неопытной — вряд ли она готова к тому, что предстоит увидеть, вряд ли сумеет разобраться в поразительных и небывалых событиях.

По дороге в Дувр, куда их уносила большая и роскошная карета, предоставленная в их распоряжение лордом Рейвеном, она поделилась своими мыслями с Берил.

— Ты так же трусишь, как я, когда первый раз ехала в Лондон, — улыбнулась Берил. — Поверь, я думала, мне никогда не привыкнуть к развлечениям элегантного бомонда, но все это скоро стало повседневной жизнью. По правде говоря, через несколько месяцев я уже заявляла, что можно упасть в обморок от скуки на роскошных обедах, жаловалась на несъедобные блюда и скверное вино.

— Ты и в самом деле так думала? — засмеялась Клиона.

— Никоим образом! Но такова была светская мода, и, хоть умри, от моды отставать нельзя.

— Я, скорее всего, не смогу следовать за модой, — усомнилась Клиона, — даже если это от меня потребуется, что вряд ли.

— Глупости! Тебя ждет успех, — настаивала Берил. — Когда мы появимся с тобой в Риме, мой дружок, клянусь, ты произведешь сенсацию.

— Зря ты так меня превозносишь, — возразила Клиона. — Никто меня и не заметит. В конце концов, я еду как твоя компаньонка.

Берил взяла Клиону за руку.

— Ты едешь как моя ближайшая подруга, моя сестра и мой ангел-хранитель.

Берил всегда преувеличивала, но глаза и голос ее выражали неподдельное чувство. Клиона поцеловала подругу.

— Ты так добра ко мне, право, я сейчас расплачусь, — проговорила она и добавила уже совсем серьезно: — Я готова на все ради твоего счастья.

— А я и так счастлива, в особенности оттого, что ты со мной, — был ответ, но Клиона знала: Берил приукрашивает, на самом деле все совсем не так.

Она не была по-настоящему счастлива, хоть и пленительно хороша — темные локоны выбивались из-под соломенной шляпы с ярко-красными перьями, дорожный плащ, тоже ярко-красный; в руках, как требовала мода, муфта из темных соболей.

Клиона понимала — ни один мужчина не может устоять перед чарами Берил, она внушала обожание, и неудивительно, что утром, поднеся руку красавицы к губам, лорд Рейвен сказал:

— Вы удивительно хороши, ваша светлость.

В голосе его, как обычно, проскальзывала ирония, и Клионе подумалось, что он, пожалуй, привык к этой манере и даже в минуты искренности скрывал за ней свои чувства.

Лорд Рейвен предпочел ехать большую часть пути верхом, хотя карета была очень удобной.

— Я не вынесла бы долгой дороги за границу в папиной старой берлине, ее невыносимо трясет, и она неимоверно тяжела — сдвинуть ее с места под силу только слону, но никак не лошадям.

Экипаж лорда Рейвена, напротив, являлся последним достижением искусства каретных мастеров, он был предназначен для длительных путешествий, упряжка из шести лошадей легко преодолевала самые высокие холмы и осиливала самые скверные дороги. В другой карете, не столь элегантной, но тоже на диво слаженной, ехали Голубка и Эллен, камеристки Берил, слуга его светлости мистер Трулав и мажордом. Там же находился багаж. При каждой карете имелись два кучера и три форейтора; на облучке первой из них сидел капитан Эрншоу, в чьи обязанности входило указывать дорогу.

По пути в Дувр ночевали у многочисленных друзей Берил, и Клионе впервые пришлось наблюдать веселую компанию, где подруга была некоронованной королевой. К сожалению, она не сумела толком разобраться в этих светских щеголях и щеголихах, которые все одинаково разговаривали, выражали одни и те же мнения, смеялись над одними и теми же шутками.

Клионе казалось, будто они играют какую-то роль. Они не осмеливались быть самими собою, высказывать свое истинное отношение к чему-то или кому-то. Они свято блюли правила хорошего тона, рассуждали, как было положено в высшем обществе, и, по мнению Клионы, боялись оказаться вне особенного магического круга, существовавшего в их воображении.

— Тебе весело, душа моя? — часто спрашивала Берил.

— Я в восторге от всего, — заверяла Клиона; и в самом деле, ей было интересно останавливаться в больших загородных усадьбах, встречать щедрое гостеприимство, отведывать новые и неизвестные яства, которые везде подавались к столу, ей открывалась жизнь в богатстве и роскоши, в окружении бесчисленных слуг.

Однако она видела: все это лишь театральный спектакль, где она единственный зритель. Вероятно, лорд Рейвен интуитивно догадывался о ее впечатлениях — однажды вечером Клиона сидела в сторонке в элегантном салоне, где болтали и смеялись многочисленные гости, и он неожиданно подошел и тихо произнес:

— «Весь мир — театр» ^[19].

Она улыбнулась, узнав цитату.

— Боюсь, для меня здесь не найдется роли, милорд.

— Вы уверены в этом или только притворяетесь скромницей?

— Я никогда не притворяюсь, — ответила она просто.

— Я верю, что это правда, сколь бы невероятной она ни казалась, — заметил он.

На мгновение их взгляды встретились, но он тут же отвернулся, с обычным своим видом циничного безразличия прошел в дальний конец зала и сел за карточный стол, где играли в фараон. Это были первые слова, которыми лорд Рейвен и Клиона обменялись наедине после того вечера, когда она обедала в Рейвен Ройял и потом ехала с ним вдвоем через залитый луной парк.

Они возвращались не спеша — хоть ночь стояла светлая, дорога таила опасность для лошадей, особенно когда пришлось ехать сквозь лиловую тень леса. Поначалу не разговаривали, но потом Клиона, боясь показаться невежливой, сочла необходимым выразить благодарность за оказанный ей прием, вовсе не такой страшный, как она думала, и сказала застенчиво: