Время дикой орхидеи - Николь Фосселер Страница 20

Он вновь и вновь скользил взглядом по ее четкому профилю и всякий раз застревал во взмахе ее густых ресниц, мечась между страхом и надеждой, что в следующий момент она поднимет взор и поймает его за тем, что он ее разглядывает. Под ее тихой повадкой, казалось, всегда тлела буря, готовая разразиться в любой момент, и, подобно тропическому острову, который на вершине зноя лакает избавительную грозу, он не мог дождаться, когда же попадет в эту бурю.

И до сих пор он так и не мог раскусить, что же это за странная девушка – Нилам.

Та, что бегала босой, в поношенном саронге и кебайе, в то время как дом неподалеку от зарослей всем своим видом говорил о богатстве и могуществе. Девочка, о которой тогда, как и сегодня, кажется, никто не вспоминал, и она убегала, чтобы дни напролет проводить в потаенном уголке сада.

Его охватывала ярость, когда он думал о ее отце, об этом господине, ни облика, ни имени которого он не знал. Этот оранг-путих, которому его дочь была настолько безразлична, что он предоставил ее самой себе – расти как дикой траве, случайно взошедшей на свободном песке, не зная ни роду, ни племени своего.

От нее исходило что-то бесконечно печальное, особенно когда она говорила о своей матери, давно умершей. Что-то болезненно сиротское, о чем он не смел ее расспрашивать, чтобы не расшевелить эту старую боль. Неудивительно, что она была окружена как будто мрачной тенью, глаза ее иногда казались глазами раненого существа, рана которого не перестала кровоточить.

Она подняла голову и поймала его взгляд, но снова опустила глаза, как будто это ее застигли, а не наоборот. Но потом взглянула снова – глаза ее вспыхнули, озарив все лицо, и от этого у него подломились колени.

Едва заметная смена ритма волн привела его в чувство.

– Мы приплыли, – сказал он тихо и с дрожью.

Он повернул корабль к берегу, бросил якорь и ослабил паруса. Георгина отложила книги и, глядя на него, встала.

– Ты всегда все делаешь один на своем корабле?

– Иногда я нанимаю двоих-троих мужчин, – сказал он, спуская на воду шлюпку. – Таких же оранг-лаут, как я. Они делают подсобную работу и охраняют корабль, когда я ухожу на сушу. – Он спустился вниз по веревочной лестнице.

– Но не сегодня, – прошептала Георгина через релинг, только сейчас сообразив, что они здесь совершенно одни. Она доверяла ему слепо.

– Нет, – он серьезно смотрел на нее, протягивая ей руку, – сегодня нет.

Корабль стоял на якоре в узком проливе; там, где побережье Сингапура вытягивалось к Малаккскому полуострову, а между ними на солнце поблескивали мелкие островки, словно осколки зеленого стекла. Дымка размывала контуры холма и могучих мангровых растений, которые забрасывали в море свою сеть из воздушных корней, создавая под свисающими ветвями тенистые гроты.

Тайное, засекреченное место. Храм водного божества. Хранилище зарытых сокровищ. Приют для пиратов.

– Пулау Серангун, – объявил Рахарио, взглянув через плечо и сильными, размеренными гребками весел проводя шлюпку по светло-бирюзовой воде. – Остров Серангун.

Название, такое же райское, как и густо поросший островок, к которому они подплывали. Оно несло в себе светящуюся синеву воды и неба и зелень джунглей.

– Серангун. – Георгина распробовала на языке эти мягкие звуки. – Лучшего имени для корабля и не придумаешь.

Рахарио молчал, но она видела по нему, что ее предложение ему понравилось. Киль заскребся по дну; Рахарио выпрыгнул из лодки, чтобы вытянуть ее на берег, и Георгина тоже выпрыгнула. Быстрым движением он стянул рубашку через голову и бросил ее в лодку.

– А теперь будешь учиться плавать!

Он схватил ее за руку и побежал так быстро, что она, смеясь, то бежала рядом с ним, то спотыкалась, едва не падая в водяные брызги.

* * *

Рахарио оказался хорошим наставником.

Поначалу Георгине казалось, что вода слишком зыбкая, чтобы удержать ее тело, оно ей представлялось твердой скалой, которая камнем пойдет на дно. Но постепенно она все-таки доверилась водной стихии. И вскоре совершенно естественно отдалась воде, двигалась в ней и плескалась, хотя и чувствовала себя неуклюжей и тяжеловесной рядом с Рахарио, который плавать умел еще до того, как научился ходить.

Элегантными толчками он скользил по воде и пластично уходил в глубину до самого дна, явно не торопясь вернуться к дыханию через легкие. Схожий с юркими выдрами, которыми они любовались, сидя рядом на песке в ожидании, когда на них обсохнет одежда: штаны Рахарио, саронг и кебайя Георгины.

В воде с него сходила задумчивость, всякая озабоченность, которая иногда овладевала им, омрачая его лоб и ожесточая взгляд. В воде он превращался в морское существо, свободное и беззаботное, достигшее своей цели.

Его стройное тело с бугорками мускулов и сужающееся к бедрам, его сильные, жилистые руки будто созданы были для жизни в океане. Временами Георгине мерещились у него зачатки жабр или плавательных перепонок, но стоило ей моргнуть, как они исчезали. Когда он выныривал, со смехом заглаживая назад мокрые волосы, а вода стекала с его кожи, коричневой, как пальмовый сахар, сливаясь в ручейки между выпуклостями мыщц, она радовалась, что может остудить свое горящее лицо в волнах.

А Рахарио видел в ней русалку, со дня рождения удаленную от ее истоков и наконец вернувшуюся к себе домой, немного беспомощную в этом новом, но все более родном для нее мире. Сирена, вид которой смущал его, когда задравшийся подол саронга обнажал ее длинные ноги. Кровь шумела у него в ушах, когда мокрая ткань, сделавшись прозрачной, облепляла пока еще робкие округлости ее тела, гибкого, как бамбук.

И когда потом она погружалась с ним на дно, в этот изумрудный свет, их пальцы сплетались, волосы ее колыхались подобно водорослям, а пузырьки воздуха жемчугом высыпались из ее улыбающегося рта – все это было так, будто она глазами раскрывала ему свою душу.

Здесь, на этих серебристых пляжах пролива Джохор, Рахарио чувствовал, как прочна нить, которой душа Нилам была привязана к острову Сингапур – насколько она была дитя Нусантары.

В точности как он.

Лодка мягко покачивалась, плывя вдоль реки Серангун.

В устье, окаймленном рыбацкими лодками, воздух был еще напоен терпкой легкостью моря и соленой свежестью ближнего рыбного рынка, но выше по течению был тяжелым от обводненной земли, гнили и сладости спелых плодов. Струйки дыма поднимались меж деревянными хижинами с ухоженными садиками, в которых малайские женщины и мужчины хлопотали по хозяйству, а квохчущие куры рылись в земле.

Время, казалось, остановилось здесь задолго до того, как сэр Стэмфорд Раффлз впервые ступил на эту землю; а может быть, время здесь никогда не играло роли.

Родом из такого же малайского поселения, как это, была, должно быть, и Семпака. Георгина не так много знала о ней; только то, что она родилась и выросла здесь на острове перед тем, как попасть в Л’Эспуар во времена появления Георгины на свет. В какой-то момент после этого Ах Тонг заменил старого малайского садовника, который стал слишком слаб для этой работы, потом долго ухаживал за Семпакой и наконец женился на ней по благословению туана и мэм. Георгине смутно помнилось небольшое празднество в саду, музыка и пение из жилья для прислуги до поздней ночи; а быть может, помнила это она лишь по рассказам, ведь сама она была тогда совсем маленькой.