Мост бриллиантовых грез - Елена Арсеньева Страница 20

Нет, все-таки не напрасно…

Красно-оранжевая птичка была замечена еще в полете. Девушканаконец-то отвела взгляд от Романа и уставилась на купюру. А поскольку таспланировала на самый верх банданеона, девушка поневоле скосилась на нее икакое-то время так и сидела, собрав глазки к носику и не переставая бегатьпальцами по клавишам.

Мгновение Роман и Фанни созерцали ее напряженную физиономию.Потом Роман вскочил и подал Фанни руку:

– Потанцуем, мадам?

Она вскочила, положила руку на его плечо, и он повел ее вритме «Бесаме мучо», слитого с ритмом движения поезда.

Музыка звучала, как заказанная… Ну да, ведь музыкантша ибыла нанятой на пятьдесят мелодий! Ну ладно, хотя бы на двадцать пять, еслиоценит свои услуги в два евро за мелодию. Двадцать пять – это тоже хорошо.

Боже мой, Пресвятая Дева, как давно, как отчаянно давноФанни не танцевала! Лет двадцать, это точно. Один из ее любовников был жиголоиз ресторана «Галери Лафайет», он научил Фанни танго, медленному фокстроту ирумбе, изумляясь, как быстро она все схватывает, и уверяя, что если бы онавовремя начала учиться танцам, то… то вполне могла бы стать его партнершей вресторане. Потом они расстались (кто кого бросил, Фанни теперь уже и не помнила),с тех пор практики у нее не было никакой, однако уж если Фанни что схватила, тосхватила! И даже если она напрочь забыла, что значат слова «фор-степ»,«фэлловей» или «контр-чек», то ноги моментально вспомнили, как эти самыефор-степы и фэлловеи проделываются. Вспомнили – и пошли, пошли… Роман, кизумлению Фанни, оказался отличным танцором, не хуже, чем тот полузабытыйжиголо по имени Артюр, и повел ее так уверенно, словно под их ногами был не полвагона, идущего по рельсам, а паркет танцзала.

Какое счастье танцевать с ним, двигаться, прильнув бедром кего бедру! Какое счастье сознавать, что он предпочел ее этой наглой музыкантше,предпочел Фанни нынешнюю, со всеми ее немалыми таки годами, Фанни другой,выглянувшей из прошлого: молодой, глупенькой, простенькой, у которой только ибыло достоинств, что гладенькая мордашка и тугие грудки: ни денег, нижизненного опыта, ни страданий, ни «Le Volontaire»… Правда, многие женщины сгодами опыта так и не приобретают, собственность не ценят, страдать нипочем нехотят, а весь наличный капитал готовы отдать чохом, только бы вернуть, вернутьэти самые гладенькие мордашки и тугие грудки…

Впрочем, сейчас, в объятиях Романа, Фанни чувствовала себядаже младше молоденькой музыкантши. Сейчас ей было девятнадцать, не больше!Потому что чувствовала: ее возраст не имеет для него никакого значения. Ну несмотрят так на почтенных дам, как Роман смотрел на нее, когда их взгляды вдругобращались друг к другу в резких поворотах голов. Не напрягается так мужскоетело, прижимаясь к телу старухи! И пусть знает свое место эта девчонка, этажалкая аккомпаниаторша…

Поезд дернулся, нога Романа зацепилась за ногу Фанни, оникачнулись и вместе повалились на сиденье. Причем Фанни оказалась верхом наРомане.

Она испуганно вскрикнула и попыталась слезть, но Роман непустил. Он схватил Фанни за бедра и прижал к себе так крепко, что она вдругощутила, что сидит на каком-то твердом вздутии. Замерла было, однако движенияпоезда поневоле заставляли двигаться и ее. Роман вдруг резко выдохнул сквозьстиснутые зубы и задрал на Фанни юбку. Ноги между чулками и трусиками (Фанниникогда не носила колготки, терпеть их не могла!) словно загорелись от егоприкосновений. Одной рукой он обхватил Фанни за шею и заставил нагнуться такнизко, что губы ее уткнулись в его губы. Его язык вонзился ей в рот, отпрянул,снова вошел между губ, грубо ударяясь о ее язык. Губы впивались в ее губы. Этобыл не поцелуй. Это было что-то иное – утоление жажды, половой акт, совершаемыйтолько ртами. Фанни застонала от изумления, страха, возбуждения, и в это времяпальцы Романа скользнули ей в трусики, запутались в волосках межножья, ища путьвнутрь. Там, внутри, было уже влажно, влажнее некуда. Фанни рванулась – не вприпадке запоздалого стыда, не для того, чтобы вырваться, а чтобы немногосдвинуться с напряженного бугра, расстегнуть ширинку джинсов Романа, стиснутьруками, естеством своим то, что отыщет там…

Она совершенно потеряла голову, забыла, где она, что с ней…Нет, что с ней, она как раз отлично понимала: ею овладело неистовство, любовноебезумие, чудилось – подобного изнуряющего желания она не испытывала никогда вжизни. Схватить Романа за его плоть, нанизать себя на этот божественный,сильный, напряженный стержень, прыгать, вертеться на нем, доходя до исступленияи доводя до исступления Романа…

Бесаме, бесаме мучо…

Фанни вдруг осознала, что музыка кончилась, что вместо нееслышны какие-то голоса.

Приподнялась в полубеспамятстве, огляделась пьяно (Романлежал с полузакрытыми глазами, рот искажен страданием, а руки все шарили,шарили по ее телу) – да и ахнула, увидав целую толпу японцев, которые ввалилисьв вагон и замерли… Да, зрелище пред ними предстало не из самых скромных!Неудивительно, что не слышно музыки: нервы у аккомпаниаторши не выдержали, онавыскочила из вагона и теперь бежала по платформе, неловко прижимая к грудибанданеон.

Сколько она успела сыграть мелодий? На сколько евро?

Ладно, сдачи не надо, как любил говорить Лоран.

Это имя пролетело мимо сознания, не зацепив, не задев, непоранив.

Однако какая это станция? Боже мой, «Пирамиды»!

Фанни соскочила с Романа, одернула юбку и, глядя поверхголов маленьких японцев с самым невозмутимым выражением (а что, девичьюстыдливость прикажете изображать, что ли?), принялась проталкиваться к двери,куда вливались и вливались новые жители Страны восходящего солнца. То-тоисторий о развратных гэйдзинах будет поведано там, у подножия Фудзиямы, подсенью белоснежных вишен, лепестки которых, как утверждал Басе (а может, и неБасе, но это не суть важно), похожи на томные веки красавиц…

Фанни выскочила на платформу в последний миг перед тем, какстали закрываться двери. Роман выскользнул следом, схватил Фанни за руку,выдохнул:

– Куда?

Она правильно поняла вопрос: куда они теперь пойдут, чтобызавершить начатое?

Как он смотрел, какие у него были глаза! И все этопредназначалось ей!

Фанни невероятным усилием подавила желание припасть к егодрожащим от желания губам: тогда только и оставалось бы, как улечься прямо наплатформе… Но они едва ли успели бы получить удовольствие – их просто-напростосдали бы в полицию за оскорбление общественной нравственности!