Провинциальный роман - Наталия Шумак Страница 20

Помолчали. Теплые руки Федора легли Арине на бедра.

— Я вам обещал показать нечто особенное. Исполню и отпущу. Идем. Кони пьяные, а хлопцы запряженные.

Он встал, продолжая удерживать ее на руках, не обнаруживая напряжения, легко, это впечатляло, и свернул за угол.

— Нам сюда.

— Что здесь?

— Закройте глаза, ну, я жду.

Арина послушалась, Федор какое-то время с улыбкой рассматривал ее лицо.

— Нет, нет, не подглядываем. Еще немного. Все.

Арина открыла глаза и застонала, благоговение и восторг, которые она не могла скрыть, требовали выхода. В полукруглой комнате, затемненной, лишенной окон горели два небольших идеально размещенных светильника, а между ними на стене, в черной резной лакированной раме висела картина. Небольшой залив, врезающийся в полукруглую песчаную бухту, солнечный диск самым краем чуть коснувшийся воды. Дремлющий перламутровый дракон. Хвост, усеянный шипами, почти свешивался из рамы — так здорово, объемно он был выписан. Чешуйки на туше чудовища поблескивали. Смысловым центром полотна являлся молодой мужчина, полу мальчик, совершенная красота которого была подобна удару. Длинные, глянцево черные волосы шевелил ветер. Кто был этот юноша? Воин? Широченные плечи, худые, но сильные руки, золотой с идеальными кубиками мышц, живот. Красавец смотрел прямо на зрителей, чуть насмешливо, прищурив миндалевидные умные глаза. Меч лежал в стороне, на коричневых ножнах, покрытых затейливой резьбой, отражалось солнце. Ресницы дракона вот-вот должны были вздрогнуть. Не банальное подражание Валеджо! Настоящее, пугающее своей мощью искусство. Чудовищная чешуйчатая лапа касалась бедра воина. Когти, погруженные в песок, слабо светились изнутри. Худосочная желтоватая травка, примятая этой странной парой была выписана не хуже чем на полотнах Шишкина. Волна, облизывающая отброшенный в сторону перевернутый щит казалась прохладной и пахла водорослями. Впечатление было столь сильным, что Арина зажмурилась, плотно стиснув веки, но все равно продолжала видеть надменное, гордое, бронзовое, синеглазое лицо. Одна из непослушных черных прядей свернулась кольцом на ключице.

— Нравится?

— Талант необычайной силы. Даже жутко. Чья работа? Я никогда не видела ничего созданного этой рукой. Никогда!

— Еще бы. Она пока не выставляется. Собралась потрясти мир. Для этого нужно кое-что побольше, чем просто десяток приличных картин. Это ее идея. Большая выставка. Чтобы проснуться знаменитой. Работы свои практически не продает. Пока. До поры до времени. Эту еле вырвал. Три дня уговаривал. Надо было Сашку побаловать. Заслужил. Не скажу чем, да и не важно это. Призадумался я поначалу. Но ненадолго. Вспомнил, что он, дурачок, разные сказки для взрослых почитывает. Фэнтези увлекается. Вот и угадал. Угодил.

По вопросу стало ясно, что последние слова Федора Арина пропустила. И чего он распинался?

— Вы говорите ее идея? Не может быть. Стиль совершенно мужской.

— Не силен в искусствоведении. Но знаю точно, кто это сделал. Видел своими глазами.

— Вы знакомы с художницей?

— Она моя дочь. Единственное, что уцелело в моей сожженной жизни. И, действительно, жутко талантлива.

— Она же совсем молоденькая? А здесь рука зрелого мастера.

— Ей двадцать один год.

— Правда, ваша дочь?

— Я же предупреждал, что староват. Она сейчас живет и работает в Анапе. Я снял им домик на пару лет.

— Им?

— Это портрет ее бой-френда, очень смазливый мальчик, но не глуп.

Потрясающий воображение красавец не отреагировал. Ему было все равно. И, правда, какое дело бессмертным богам до человеческого лепета?

— Ну, а теперь спать.

— Я не смогу уснуть.

Тихо пожаловалась потрясенная девушка.

— А я знал, что вашу тонкую и прекрасную душу это проймет! Что вас растревожит шедевр, что вы начнете думать и мечтать, и лишитесь сна. Такова моя страшная месть. Не мне одному мучаться, ворочаясь с боку на бок.

Он шутил, но взгляд оставался серьезным.

— Таки, таки не ко мне?

— Нет!

— Точно?

— Да!

— На самом деле?

— Да!!!

— И незачем так орать. Я и в первый раз все прекрасно слышал.

Арина вздохнула. Федор улыбнулся.

— Вот где истинная жестокость. Вы случайно не родственница знаменитого маркиза?

— В отличие от вас, нет!

— Спасибо. А где вы собираетесь спать, куда нести?

— Вниз, на кухню.

— Странный выбор, но я существо послушное.

Он прислонился к стене, крепче прижимая к себе девушку. Одна рука поддерживала Арину, другая скользнула под майку, легла на спину. Федор чуть потянулся, поцеловал впадинку между ключицами. Язык обследовал углубление, затем прошелся — горячий и острый, по выпирающим из-под тонкой кожи косточкам.

— Как у птички.

Арина упираясь ему в грудь, покачала головой, не расслышав конкретно, против чего протестует. Мордашка горела, сердце билось неистово и неровно. Федор медленно, откровенно наслаждаясь моментом, погладил щекой и подбородком левую грудь Арины. Повторил то же самое с правой, отстранился на миг. Напряженные соски натянули ткань, обозначились двумя острыми возвышениями. Арина всегда стеснялась маленькой груди, на той полочке в старом шкафу, где полагалось держать нижнее белье, между десятком трусиков и парой маечек, лежал лишь один бюстгальтер, так на всякий случай, например для похода в поликлинику. Алена грубовато называла ее грудь неразвитой, сотрудники на работе (Арина слышала случайно) говорили, что она плоская, сушеная и какая то еще. Но Федор с довольным видом улыбался, и снова нежно-нежно прихватывал губами прямо через ткань, теребил соски. Руки его тоже не бездействовали.

— Чтобы я сделал с тобою.

Хрипло выговорил он.

— Нет. Чтобы я делал с тобою, долго, очень долго. Тебе бы понравилось.

Внезапно он поцеловал ее, жадно и сильно, это больше походило на нападение, он причинил боль, но настолько приятную, что Арина обхватила его шею и неумело ответила. Их языки соприкоснулись и затанцевали. Федор отдернул голову, щекой прижался к груди Арины.

— Нет, маленькая, ты права. Не стоит. Нет.

С видимым усилием он потушил огонь в глазах. Арина потрогала прикушенную, распухшую губу.

— Прости, малышка.

Она отвернулась, ей было чудовищно неловко. Эти предательские руки трогали и обнимали чужое, мужское тело. Слезы застилали глаза, несколько самых нетерпеливых капель дрожали на ресницах. Как она могла вести себя ужасно, недостойно?! Боже. Федор покачал ее словно младенца.

— Баю-бай.