Чаша любви - Татьяна Ковалева Страница 20

— Да, кажется… — отвечаю я, хотя реклама «Синей птицы» мне, и правда, ни разу не встречалась.

— Сейчас многие ездят в Милан или Барселону, или на Канары…

Слышу, как тетя открывает входную дверь. Зачем? Вроде, звонка не было. Или она увидала в окно кухни, что идет Константин?

«Нет-нет! Только не это!»

Через секунду я разгадываю маленькую хитрость тетушки: она, кажется, добивается сквозняка — чтобы тот приоткрыл дверь моей комнаты. Тетушке невероятно любопытно, о чем между нами разговор.

Но дверь моя не открывается. И не потому, что так уж плотно прикрыта, просто сквозняк получается в другую сторону. Я слышу, как потянуло по ногам; слышу, как загудело тихонько в щели под дверью. Вижу: всколыхнулись занавески.

Тетя уходит на кухню ни с чем.

— На Канары? — переспрашиваю я. — По нынешним временам, Саша, вы большой человек.

Забавляюсь своей мыслью:

«Он во всякие времена большой человек. Рост у Саши — дай Бог каждому!»

Лицо Саши становится серьезным:

— Я так не думаю. Во всяком случае — к этому не стремлюсь. Уж коли все так переменилось в мире, просто стараюсь жить своей жизнью.

— Жить своей жизнью, — тихо повторяю я, словно пробуя фразу на вкус (это из меня высовывается литератор), потом добавляю: — Это как будто так просто и в то же время здесь скрыт глубокий смысл.

Саша кивает:

— Однажды умнеешь и начинаешь ценить каждый свой день… Жалеешь об упущенном…

Я смеюсь:

— Вы, видимо, эпикуреец.

— О, совсем немного. Когда крепко становишься на ноги, из тебя уже трудно сделать фаната.

Тут я вспоминаю свои вчерашние мысли: Саша очень быстро думает. По-моему, это нормально для мужчины. И еще — он думает на один-два шага вперед. Поэтому я все время его чуть-чуть недопонимаю. Приходится переспрашивать. Вот, про фаната, например, — здесь он явно рванул вперед. Но часто переспрашивать — это значит показаться дурой. Или — глухой. Ни то, ни другое, понятно, меня не устраивает.

Поэтому «фаната» я замалчиваю.

Тетушка не выдержала мук. Заглядывает в комнату:

— Может, хотя бы чаю?..

И глядит, глядит на Сашу…

Улыбочка у нее сладенькая такая!

Я фыркаю в душе: «Ну, старуха! Любопытство погубит тебя!»

А вслух подхватываю:

— Действительно, чай у нас хороший, ароматный! Вы любите «Lipton»?

«Догадалась ли тетка спрятать торт? Это же теперь кладбище, а не торт, — кладбище Константиновых иллюзий! Надо бы записать; можно использовать где-нибудь».

Саша взглядывает на часы:

— Нет, спасибо! Мне уже пора.

А сам стоит на месте.

— Нет, спасибо! — дублирую я и в упор гляжу на тетку; я ее по существу выталкиваю взглядом.

Тетка неохотно отступает в прихожую, но дверь оставляет чуть-чуть приоткрытой.

Саша с удовольствием смотрит на меня. Любуется, что ли? И молчит. Он умеет молчать значительно. Говорят, это дар. А ко мне прилипает мысль: ты так мало времени провела сегодня у зеркала. Эта мысль подтачивает мою уверенность. Я гоню ее — прилипчивую, неотвязную, — а она все подтачивает и подтачивает…

— Лена… — тихо говорит Саша. — А как вы насчет…

— Хорошо! — быстро отвечаю я (обойду его хоть на повороте). — А насчет чего?..

В прихожей воцаряется несказанная тишина. Она прямо-таки звенит! Она вползает в мою комнату. Вот тетка любопытная! Как бы не померла там — под дверью!

Мой скорый ответ воодушевляет Сашу. В глазах его зажигается радость, и он не собирается прятать ее. Он искренен. А Эрика теперь улыбается как-то кисло — солнце продолжает свой ход.

— В Концертном сегодня хорошая программа… Я бы купил два билета…

— Наверное, трудно купить два билета на сегодня? — с некоторым сомнением говорю я.

При этом, будто прохаживаясь по комнате, подхожу к двери, прикрываю ее.

— Ничего, я попробую, — улыбается Саша. — Я заеду сегодня за вами вечером. Вы позволите?

Я улыбаюсь в ответ:

— Ну как не позволить? Конечно, заезжайте.

Мы выходим в прихожую.

Тетушка выглядывает из кухни:

— Я надеюсь угостить вас как-нибудь обедом, молодой человек. У нас бывают роскошные обеды, если Алена постарается. И вообще, будете в наших краях — заходите.

— А я уже сегодня надеюсь быть в ваших краях, — не теряется Саша.

Он надевает туфли. Он пользуется ложкой. (Константин никогда не пользуется ложкой и надевает туфли, сминая запятники.) Я провожаю Сашу до двери, подаю на прощанье руку. Но Саша не пожимает ее. Взяв за кончики пальцев, наклоняется. Медленно… И целует запястье. Губы его такие мягкие и теплые. Он нетороплив, полон достоинства. Каждое его движение почему-то сильно волнует меня.

Хорошо, что в прихожей полумрак. Саша не видит, как кровь бросается мне в лицо.

Он уходит, больше не сказав мне ни слова. Его молчание опять значительно. Быть может, потому, что оно к месту? Ведь все пока сказано.

Я думаю об этом с минуту, прислонившись спиной к двери, — словно героиня из какого-то, полузабытого мною, фильма. В таком положении и застает меня тетя.

Глаза у нее очень честные:

— Как я тебя понимаю, Аленка! Такой парень!..

— Понравился? — я улыбаюсь, чувствую — щеки мои горят, запястье пылает.

«Хорошо, что в прихожей полумрак», — радуюсь снова.

— Вон как раскраснелась! — замечает, однако, тетка. — Что? Взял за живое?.. И где ты его такого нашла?

Последний вопрос как будто риторический. Но я отвечаю:

— Упала на него, как снег на голову.

Тетушка пропускает мои слова мимо ушей, полагая, что я выражаюсь образно; качает головой:

— Хороший парень! Хороший парень!..

— А как же Константин? — удивленно спрашиваю я.

— Что Константин?

— А чей он протеже?

— Мой, что ли? — чуть не обиженно вскидывает на меня глаза тетка. — Хороший, конечно, и он. Девки, знаю, на него заглядываются… Да ты права: суетный какой-то. Вчерашний день. Чего к нему возвращаться?

Я иду к себе в комнату. Тетушка следует за мной по пятам; ее сейчас можно назвать навязчивой или неотвязчивой (но повод ее навязчивости мне приятен).

— А этот… как его!.. Саша… толковый парень! Сразу видно… Смотри, девочка, не упусти. Такой на дороге не застоится — быстро подберут.

Знала бы она, как я его «подобрала»! И ведь практически на дороге.